Предание о вождях

[Tirendyl]

Это, в сущности, попытка "развернуть" краткие сказания; насколько удачная - судить вам.


Нет возврата к Водам Пробуждения, и преданий о самых ранних днях сохранилось немного. В поздние времена иные говорили - самыми первыми пробудились Ингве, Финве и Эльве, что после повели свои народы в Бессмертные Земли, а иные отвечали - как такое могло быть, если у Эльве были братья, и у Ингве - сестра? Но и те почти ничего не могли поведать о Первых, кроме имён их - Имин, Тата и Энель - да смутной легенды о том, как избрали они свои народы. Лишь немногие рассказывают больше.

Первые были и самыми сильными, и самыми прекрасными из всех Пробуждённых. Волосы Имина были золотыми, как у любого из его народа, но ярче и светлей, из нельяр же только Энель и супруга его были среброволосыми, и ничьи волосы не блестели медью, кроме как у Таты и Татиэ. Когда вставали они рядом, чтобы говорить к Перворождённым, и в звёздном свете мерцали злато и серебро, и медь между ними - все взоры устремлялись на них.

Никто не нарекал их вождями или королями, ибо ещё не было придумано таких слов, и нужды в том не видели. Но все слушали Первых и обращались к ним, и подражали тому, что они делали. Хотя Имин, Тата и Энель и возглавляли народы, что избрали себе, каждый из них учил всех квенди тому, что постиг сам - вначале одних Пробуждённых, после же и родившихся на берегах Куйвиэнен. Но споров или обид меж Первыми никогда не бывало.

Если у любого из квенди возникали сомнения, как поступить верно - а об этом думали и в те дни, когда не сочинили ещё слов для истины и лжи, доброго и злого, да и не ведали зла - он обращался за советом к Имину и скоро получал его. Многие недоумения разрешил Имин - ведь никто не говорил квенди, как следует жить, что делать при несогласии друг с другом или как воспитывать своих детей, когда они явились. Самого его сомнения посещали редко - он ясно различал сердцем верное и неверное, и если ошибался, скоро чувствовал это и исправлял ошибку.
Почти все древние обычаи, которых держались квенди до прихода Ороме - а отказавшиеся от Западного Пути и много дольше - восходят к Имину. Никому он не отказывал в совете, и все хвалили его, но новых похвал он не искал. Сильней прочих Пробуждённых любил он небеса и звёздный свет, и в ясную погоду подолгу созерцал их, ничего более не желая. С тех пор, как оставили его думы о собственном первенстве и о малом числе миньяр - а случилось это весьма скоро - в сердце его царил покой.

[Tirendyl]

Тату же занимали не одни звёзды - хотя он горячо любил их, как и все квенди - но весь мир, лежавший вокруг. Всё он желал познать и понять, и всему дать название. Множество новых слов он придумал, и первым заметил, что фразы можно строить по-разному и не все слова и фразы одинаково хорошо звучат. Но квенди просили его совета не в том, что касалось языка и слов - хотя и в этом нередко следовали за ним - но когда в окружающем их мире встречались с неведомыми прежде трудностями. Тата всякий раз сочинял много способов, чтобы совладать с ними, и пробовал их один за другим. Многие из его замыслов оказывались неисполнимы; тогда он не огорчался, но вновь погружался в раздумья, ища иные пути. Много придумал он нового и полезного, как было с одеждою. Ибо квенди пробудились нагими, и мысль об одежде явилась не сразу. Но зимой холод и ветер стали досаждать им (хотя край вокруг Куйвиэнен был тёплым и никогда не укрывался снегами), и некоторые обратились к Тате за помощью. Он и придумал свивать прочные стебли трав и сплетать их в подобие полотен, и так появились первые одеяния. Квенди увидели в них не только защиту от холода, но и украшение своих тел, и делали их всё искусней. Скоро среди них стало считаться, что ходить прикрытым лишь собственными волосами прилично одним лесным зверям. Так и ведётся с тех давних пор.

Но первую флейту создал не Тата, а Энель. Никто не просил его о том; больше того, квенди смотрели на неё с недоумением - никаких сомнений не разрешала флейта, никаких тягот не облегчала и мир, как казалось, не украшала. Но Энель поднёс её к губам, и родилась мелодия. Была она совсем проста - не то, что творения менестрелей более поздних времён, рождавшие живые видения прошлого. Но он был первым из музыкантов - и оттого был особенно любим нельяр, начавшими петь прежде, чем говорить. Когда начинал он игру, песнь или танец, квенди собирались вокруг него, и скоро находились те, кто улучшал сочинённое Третьим или придумывал своё - к его радости. Будучи скромным, никогда он не печалился о том, что он - младший из Первых или о том, что к нему редко обращались за помощью и советом. Больше любил он слушать, чем говорить сам, и когда не пел, часто молчал, но всё же научил многих - не словом, а примером. Порой же он стремился к одиночеству, дабы любоваться красотой мира и вслушиваться в него. Птичьи голоса тогда ещё не разносились над Средиземьем, но песни ветров и струй были внятней и чище, чем в поздние времена, когда мир умалился.

Оттого, что квенди говорили между собой о том, что узнали от Первых, и оттого, что склонности и дарования их были различны - в беседах их стали именовать Первым, Вторым и Третьим, Имином, Татой и Энелем; прежде того ни у кого из квенди не было имён.

Квенди не ведали ничего о детях и их рождении, сами отчасти подобные детям, с изумлением открывающим мир - хотя телом, разумом и волей Пробуждённые были взрослыми. Когда у Тарве и Тариэ, высоких черноволосых татьяр, родился мальчик - все взирали на него как на чудо. Имя «Тариэ» говорило всего только о высоком росте, как и имя её супруга; но, быть может, в этом был и знак высокой судьбы её сына. Пока мальчик, которого нарекли Ион, «сын», рос, все стремились научить его – учеников тоже ни у кого ещё не бывало. Сам он охотно учился у каждого, стремясь к познанию всего, что есть в мире. Однако советы, которые он слышал ото всех, бывали противоречивы, и так он приучился решать сам, выбирая наилучшее; твёрдость и сила характера рано проявились в нём. Когда же он вырос - но не достиг той мудрости, коей славился впоследствии - квенди отметили его искусность в зарождающихся ремёслах. Иным из них, как строительству жилищ – поначалу временных хижин - он и положил начало. Поскольку у квенди уже было много сыновей и прежнее имя более не могло отличить его от других, его прозвали Финве, что и означало «искусный в ремёслах». Хотя все знали Финве как первого из рождённых, в те дни никто не думал, что он когда-либо станет во главе народа.

Дети Первых славны, и невозможно вообразить, как без них и их потомков сложилась бы история эльдар. В преданиях обыкновенно не говорится об их происхождении, поэтому надлежит назвать их имена. Сын Таты появился на свет раньше других; первоначально он звался Сармо, но в те дни, когда он стал первым из учеников Ауле и первым кузнецом нолдор, так его звали лишь близкие родичи, а остальные знали как Махтана Аулендиля. Были у Таты и дочери, но они отказались от Великого Похода, поскольку их избранники желали свободно странствовать по Средиземью - и имена их ныне забыты. Далее родились сыновья Энеля. Было их четверо: Эльве, Ольве, Эльмо и Нове, коего позже знали под именем Кирдан. Дети Имина родились позже всех и были наречены Ингве и Индис.

[Tirendyl]

Квенди же возрастали в искусствах и постижении мира. Жизнь их оставалась проста, но мирна, не ведали они ни страха, ни горя, ни зла – до поры. Ибо, когда минуло около трёх десятилетий от Пробуждения, слуги Мелькора обнаружили квенди, и измысливал он пути, как покорить их. Для сего действовал он теми же средствами, что всегда употреблял и позже: ужасом, ложью и насилием. Иные из его слуг бродили близ Куйвиэнен в образе теней и ужасных всадников, устрашая квенди, иные же принимали подобный им облик и неузнанными являлись в их среде, нашёптывая лживые слухи. Квенди были юны и доверчивы, и лишь самые мудрые и сильные духом не прислушивались к этим словам.

Тогда же стали пропадать квенди, что далеко отходили от Куйвиэнен. О судьбе их в те дни никто не знал, но слуги Мелькора усердно трудились, распространяя ложь о Чёрном Всаднике, что похищал и пожирал квенди. Страшась этой участи, многие из них - в особенности из нельяр - жались к воде. Но тот, кто уходил от Вод Пробуждения дальше и чаще всех, превосходя отвагой одних и уступая мудростью другим, тоже принадлежал к нельяр. Звался он Морве из-за смуглого оттенка кожи и любил подолгу блуждать, и тихо пел на ходу. Судьба хранила его от слуг Мелькора; а немного позже другие квенди, желая отойти от Куйвиэнен, просили брать с собой и их, и так собирались помногу.

В то время первоначальная радость квенди была омрачена. Явились новые слова - для страха, теней, врагов, потерь, бед. Прежде при несогласии друг с другом они шли за советом к Имину, теперь же не знали, чему верить, и меж ними родились споры и даже ссоры. Тех, кто желал понять, каков мир вдали от Вод Пробуждения и чем те края отличны от побережья, нередко удерживали, опасаясь за них. И песни уже не лились свободно и безмятежно, но вмиг обрывались, едва квенди замечали тени, а то и просто при незнакомом звуке или явлении.

Первые в те мрачные дни не знали покоя, стремясь помочь своим народам и всем квенди. Имин пытался вернуть их к прежнему согласию добрыми советами, Тата вникал в то, что видел и слышал, в поисках причин несчастий, Энель же надеялся развеять страхи и печали музыкой и песнями. Но и они были юны и не могли противостоять коварству слуг Мелькора. Да и слушали Первых уже не все – хотя внешне все, как и прежде, без сомнений признавали их первенство. Те же делались всё печальней, и в один из дней исчезли вместе со своими супругами.

Велико было смятение среди квенди. Шёпотом из уст в уста передавали, что Чёрный Всадник намеренно выманил Первых и похитил их. Квенди стали было оплакивать их злосчастную судьбу, но были остановлены Нурве, Пробуждённым из числа татьяр. Он слышал слова, сказанные Татой Имину и Энелю за несколько дней до того, как все они исчезли: «Я понял, что враги и лжецы вкрались в самую нашу среду. Кто они – мне неведомо; но если я и дальше буду стремиться проникнуть в их замыслы, боюсь, и сам начну всюду видеть одних врагов и разучусь отличать правду ото лжи.» Тогда Энель вопросил его: «Неужели ничего нельзя сделать? Или можно – но нам уже не по силам?» Имин же не промолвил ни слова - лишь перевёл взгляд с Таты на Энеля и кивнул.

Так, после рассказа Нурве, все поняли, что Первые не были похищены, но ушли по своей воле. Дальнейшая их судьба неведома.

Слова Нурве утешили квенди, но смятение не прекратилось. Страхи, печали, растерянность усиливались, и некому уже было разрешать споры и ссоры. Тогда и явилась нужда в вождях, и мысли квенди обратились к детям Первых.

[Tirendyl]

Но если первенство Имина неоспоримо признавалось всеми, то первенство Ингве охотно признали лишь миньяр. Нельяр же и татьяр разделились: одни готовы были видеть в нём вождя из почтения к Имину и оттого, что внешностью и нравом Ингве был подобен своему отцу, другие же не желали обращаться за советом к юноше, которому едва исполнилось десять лет. Достойными занять место Имина, став выше всех вождей, они считали других - притом имена называли разные, не достигнув в том согласия.

Немало татьяр возвысило голоса за первенство Сармо; но сам он желал следовать за Ингве, а не противостоять ему, и принёс обет никогда не делаться вождём никакого народа. В растерянности часть его сторонников вслед за ним решили отныне слушать Ингве, но многие по-прежнему отвергали юного Иминиона. Они присоединились к другой части татьяр, отказавшейся признавать первенство за кем-либо, кроме Пробуждённых.

Эти татьяр первым из вождей желали видеть Нурве. Он часто пребывал в глубоких раздумьях (за что и получил своё имя), тщательно обдумывал всякое своё слово, прежде, чем его произнести, и всякое чужое, прежде, чем ему поверить. С особенным недоверием он относился ко всему (кроме искусств и ремёсел), несогласному со словами и делами Имина, Таты и Энеля, и с первоначальной жизнью - более счастливой, чем та, что настала с появлением теней. В те дни такое недоверие было благом, так как благодаря ему Нурве отвергал мелькорову ложь. Но позже это его свойство обернулось отказом от Великого Похода, который также был делом необычайным - то, что обещал уходящим Ороме, а после Ингве, Финве и Эльве, было вовсе несходно с ранними днями у Вод Пробуждения в сиянии звёзд. Нурве же почитал ту пору лучшей и счастливейшей и желал всегда жить так же.

Услышав, как его провозглашают достойнейшим из вождей, Нурве, по своему обыкновению, долго размышлял в молчании и наконец сказал, что согласится на это, только если его сторонники уйдут от берегов Куйвиэнен. Как говорят, измыслил он это потому, что считал главенство тяжким бременем, и, зная страхи квенди, надеялся остудить пыл тех, кто стремился сделать его вождём. В самом деле, часть из них задумалась о верности своего выбора. Сам он не страшился быть похищенным, памятуя о том, что никогда ещё урку - как именовались те внушающие ужас создания - не нападали на множество квенди сразу; уходить же куда-либо в одиночку или с несколькими сторонниками Нурве не намеревался.

[Tirendyl]

Нельяр также не могли прийти к согласию. Хотя сам Морве был отважен, своего вождя в нём видели те из них, кто был наиболее робок по своей природе или (чаще всего) наиболее запуган слугами Мелькора. Более всего нуждались они в защите, так что это сделалось для них важней любых добродетелей и талантов. «На что самые добрые советы и самые великие познания, - говорили они, - если они не спасут нас? Вождём может быть только тот, кто сохранит от гибели квенди, а вместе и всё, что мы создали. Ведь если мы сгинем, и песни умолкнут, и знания исчезнут, и речи не станет больше». Так велики были их ужас и отчаяние, что страшились они уже не только за собственную участь, но за участь всех квенди. Морве, видя, сколь многие надеются на него, исполнился гордости и обещал помощь и защиту тем, кто станет его народом.

Однако большинство из нельяр не желали того, признавая главенство за Эльве как старшим сыном Энеля, а также потому, что он превосходил многих величественным обликом, умением владеть собой и великой любовью ко всему прекрасному. Как и Сармо, он почитал Ингве за первого из вождей, однако не отвергал владычество над нельяр, рассудив, что если народ решит следовать за ним, сам он может следовать за Ингве. Однако он не радовался тому, что его готовы избрать вождём, поскольку был очень опечален несогласием среди квенди.

Смута же всё увеличивалась, грозя перерасти в раздор и вражду между сторонниками Ингве, Нурве, Морве и Эльве. Ингве, будучи юн, не знал, как примирить квенди между собой и поначалу желал отказаться от первенства, чтобы меньше стало разделений. К тому же Ингве прежде полагался на мудрость отца, с которым ныне был разлучён, и сам более хотел быть учеником тех, кто мудрей, чем учителем и вождём. Но видя, что решение Сармо не принесло мира, он опасался своим отказом от первенства ещё увеличить смятение.

Тогда из среды татьяр выступил Финве, горячо убеждая всех, что у каждого народа должен быть свой вождь - самый достойный из этого народа, но если эти вожди не будут едины, квенди могут погубить не только могучие враги, но даже самая малая беда. Единство же вождей и единство квенди пусть скрепит Ингве. Те из квенди, кто не желает идти за советом к Ингве, пусть спрашивают вождя своего народа; но Ингве будет разрешать сомнения и вопросы самих вождей и их несогласия между собой. Юность Иминиона Финве почитал малым недостатком, говоря, что опыт и мудрость ещё придут к нему, куда трудней прибавить благородства и великодушия тем, кому их недостаёт. Большинство квенди убедила его речь - большинство, но не всех.

Ибо власть страха и лжи над многими из искавших защиты у Морве была слишком велика; ради спасения они готовы были отвергнуть - пусть на время - и благородство, и великодушие, и мудрость, и красноречие. Морве же считал наилучшим правителем самого себя, но допускал, что будет прислушиваться к Ингве позже, когда он достигнет зрелости и мудрости. Отдавая Иминиону дань почтения, Морве всё же испросил у него дозволения увести своих сторонников далее от Куйвиэнен, как только он найдёт надёжное укрытие. Ингве согласился - в надежде, что это успокоит робких и позволит избежать их ссор с остальными. После нескольких вылазок Морве отыскал вблизи Вод Пробуждения - но поодаль от места, где жило большинство квенди - вход в глубокие пещеры, где и укрыл свой народ. В самом деле, никто из них после не был похищен, и так он исполнил своё обещание защитить своих сторонников. Против Ингве он не говорил и не отложился от него явно в те дни, но за советами к нему не обращался.

Для остальных нельяр отныне вождём народа был Эльве, а Высшим вождём - Ингве.

Из татьяр же многие, вдохновлённые речью Финве и понявшие, что он сумел погасить раздор, когда прочие оказались бессильны, отныне желали видеть во главе народа только его. Напрасно Финве убеждал их, что не себя он предлагал в вожди татьяр, а самого достойного из них; они говорили, что он и есть достойнейший, и лучшего не найти - разве что если вернётся Тата. То же сказал и Эльве, что был другом Финве, и тогда он перестал отказываться: он не искал власти, но и бежать от неё не думал.

Сторонниками Нурве остались лишь упрямцы, ни за что не желавшие переменить своё первое решение. Было их не много, но и не слишком мало, и печален был Нурве, уводя их прочь - он не считал себя вправе отречься от собственных слов. Порой он приходил слушать Ингве, Финве и Эльве и был в согласии с ними до того, как они завели речь о Западе.

Так и жили далее квенди под властью новых вождей, первым из которых был Ингве, а за ним следовали Финве, Эльве, Морве и Нурве. К вождям прислушивались более, чем к Имину, Тате и Энелю в последнее время перед их уходом - ибо сами квенди избрали их. В среде квенди вновь воцарился мир, и лучше они противились страху. В те дни была сложена песня о тенях, что бродят в холмах и затмевают звёзды, но после скрываются, и звёзды сияют ясно, как прежде. Однако же слуги Мелькора продолжали беспокоить квенди и сеять ложные слухи, и похищения не прекратились - до прихода Ороме.

Об Ороме Охотнике и коне его Нахаре, о том, как нашёл он квенди, и обо всём, что случилось после, повествуют уже иные предания. Предание же о вождях здесь завершается.