[Victoria]

Сирень .... часть 3

- Бывают события на первый взгляд ничем не выдающиеся, но невольно определяющие все дальнейшее. Однажды Кристофер пришел ко мне как-то по особенному взволнованный. Он первый раз побывал с родителями в театре. Нужно вам сказать, что родители его были люди самые заурядные, и даже скучные. Как в семье все достоинство которой измеряется состоянием мог родится такой ребенок, останется для меня загадкой. Как если бы на кустах терновника вдруг вызрела бы кисть сладкого винограда. Не могу сказать, что он совсем внешне не похож на своих отца или мать, но это напоминает мне когда –то давно рассказанное Кристофером из школьного урока. Он готовился тогда к переводному экзамену из класса в класс и очень насмешил меня заявлением, что кусок угля, каким отапливают печи и алмазы, идущие на изготовление красивых безделушек – одно и тоже . Это очень странно, но если это действительно так, то в семье угля и копоти родился алмаз – мой Кристофер.
Театр показался ему волшебным миром. С того дня я слушала только об актерах, новых постановках , сценах и монологах. Мысль о том чтобы стать частью этого волшебного мира постепенно заполнила его целиком, вытеснив совершенно скучные и чуждые его воображению планы отца о продолжении семейного дела. Кристофер не хотел быть владельцем доходного предприятия он хотел быть актером! Бессмысленно описывать, как восприняла эту идею его семья. Думаю, вы можете себе представить, какому он подвергался давлению. Кристофер никогда не рассказывал мне об этом во всех неприятных подробностях, щадя мое воображение и жалость к нему. Знаю только, что финансовой помощи со стороны своих близких он был лишен совершенно. Однако за внешней мягкость и уступчивостью скрывается твердый характер и сильная воля, поэтому никакие попытки сломить его успеха не имели. Он начал учится и одновременно поступил в театр на незначительные роли статистов. И если на сцене Кристофер лишь передвигал мебель и подавал письма главным действующим лицам, то здесь, в парке я была тем единственным зрителем , перед которым он разыгрывал пьесы от Эсхила до запрещенной и безнравственной «Госпожи Уоррен». Как мне жаль, Поль. Что вы не видели, какой он был трогательной Джульеттой….как смешил меня мольеровским «Мещанином во дворянстве»…Мне казалось, нельзя играть лучше.
Но нашлись те , кто считали иначе. Подлинные несчастья начались, когда ему все-таки доверили две небольшие роли. Обе они были не просто раскритикованы театральными критиками, а буквально растоптаны ими. Поддаваясь магнетизму авторитетного мнения ,вслед за критиками равнодушная ранее публика чуть ли не предала его анафеме. Более всего досталось почему-то его внешности, несовместимой, по мнению большинства, с профессией актера. В нем не находили ничего приятного, красивого или классического. Все то, что так восхищало меня, и было поводом любоваться им, вдруг стало причиной насмешек. Какие это были грустные дни. Кристофер разуверился в своих способностях актера, не нашлось того, кто дал бы ему шанс или возможность усомнится во мнении легковерной публики, которая часто следует за броским словом критика и составляет свое представление не видя спектакля , лишь прочитав газетные обзоры.
Должна вам сказать. Поль, когда тебя никто или почти никто не замечает, получаешь возможность прекрасно узнать людей. Парк место, где назначают свидания, читают газеты и обсуждают политику. Здесь не стесняются показывать свое истинное лицо, обманываясь мнимым уединением. Наблюдения всех этих обстоятельств не добавляет мне веры в беспристрастность людей и в способность толпы оценить истинный талант по настоящему, еще до того, как воскресный номер газеты объявит: « Смотрите, вот, это талант!». Тогда все начинают уверять друг друга, что они всегда замечали в нем что-то необыкновенное и верили в большое будущее и в то, что он далеко пойдет.
Эта обличительная речь заставила меня грустно кивать головой. Я не мог не согласится с этой удивительно точной характеристикой обычного среднего обывателя, становящегося, к сожалению, основным зрителем любого рода искусства.
Будучи сам журналистом, пишущим о культурной жизни города, я не мог не видеть, что самой большой преградой на пути всякого яркого, по истине новаторского взгляда в искусстве, будь то живопись, театр или музыка становится в наши дни обычный обыватель, получивший возможность выражать свои пристрастия, но не поднявшийся еще до уровня, чтобы эти вкусы и пристрастия были по-настоящему достойны внимания.
- Кристофер был вынужден уйти из театра. Разочарование его было слишком сокрушительно, и мы больше не говорили о карьере актера . На пороге осени он был вынужден перебиваться случайными заработками, и тут на сцене снова появилась его семья. Они дали понять своему блудному сыну, что достаточно прийти к отцу попросить прощения за содеянную глупость и все вернется на прежнее место, все будет забыто, и станет, как было до его внезапного и неразумного решения.
Мысль о том чтобы вернуться в дом, где он вырос, и вечно подвергаться молчаливым напоминаниям о том, как правы были его родители, пытаясь удержать его от ошибок молодости, ужасала Кристофера. Но он сознавался в слабости перед лицом их упорных уговоров и своей неспособности устроить жизнь на иной лад. Потеряв цель, он замыкался в себе все сильнее, и жизнь словно засыпала в нем. Я наблюдала день за днем, как Кристофер отдалятся от окружающих его людей , не желая общаться с ними. Как один намек о возможных обязательствах каких-либо пусть и случайных отношений пугает его все больше. Мой светлый и добрый друг становился раздражительным и даже гневным при малейшей попытке нарушить его замкнутость.
Я проявила непростительное малодушие. Нет, нет не оправдывайте меня, как я сама не ищу себе прощения. Однажды в начале осени я рассказала Кристоферу , что из создавшегося положения в которое он попал есть и еще один выход. Он мог бы, если б захотел остаться со мной. Это избавило бы его от необходимости общаться с людьми, так докучающими ему, и он больше не должен был бы возвращаться в дом своего отца, мысль о котором так его пугала. На следующий день Кристофер пришел в парк оживленный больше обычного и сообщил мне, что он все обдумал, что никакие привязанности его не держат среди людей и он согласен остаться здесь, в парке, со мной навсегда.
Короткая летняя ночь близилась к концу. Свеча между нами догорела , огонек дрогнул и погас, превратившись в тонкую нить синеватого дыма. Но в его усилиях не было больше необходимости, над морем, постепенно разгораясь , вставал рассвет. Мы давно остались единственными посетителями, но нас никто не потревожил, за вино было заплачено и меня приняли , видимо, за одного из восторженных любителей встречать рассветы на морском берегу.
- От моего рассказа осталось совсем немного. Проснувшись вместе с сиренью следующей весной, мой Кристофер обнаружил, что жизнь в парке полна своих маленьких удовольствий, неомраченных никакими привычными обязанностями. Мы часто выходим в город по вечерам и, оставаясь незамеченными , ведем обычную жизнь горожан с той разницей, что общаемся только сами с собой и с детьми, приходящими в парк. Через несколько лет мы даже начли появляться в театре, и в Кристофере пробудился прежний интерес к нему. Нас не касаются никакие политические бури, смены правительств или обычные бытовые подробности. Мы счастливы вместе.
Но видимо совершенное счастье очень непрочно. С некоторых пор я стала замечать, что мой Кристофер тяготится вынужденным одиночеством. Как бы он ни любил меня. Я не могу заменить ему общения с тем, кто разделял бы его интересы и привносил бы в них что-то новое. Я не могла найти выхода из этого нового несчастья, пока не заметила вас , Поль. Прошу вас! Прошу об огромной услуге, но не отказывайте, мне пока не познакомитесь с ним. Я так хотела бы чтобы вы стали друзьями. Он понравится вам, обещаю. Он не может не нравится.
- Неужели ваш друг сожалеет о принятом им решении?
Эта мысль показалась мне тогда странной нелепостью.
- Я никогда об этом не узнаю наверное , даже если это и так. Он слишком добр ко мне и никогда не стал бы причинять мне эту боль. Ведь изменить ничего невозможно. Пока жив парк и распускается каждый год сирень все останется по-прежнему, а сирень живет долго. И только тогда все изменится и возможно мы вновь встретимся и Кристофер уже под другим именем воплотит наконец свои мечты о сцене. А пока….пока, дорогой Поль, я приглашаю вас познакомится с ним, и обещаю это будет хорошая встреча.
Я не мог ей отказать, но следуя за легко шагавшей по камням Бель, был полон самых скептических ожиданий. Трудно проявлять симпатию к счастливцу, которому отдано сердце понравившейся вам нимфы.
Это был каменный мол, который предприимчивые рестораторы и содеражатели близ стоящих отелей снабдили складными и плетеными креслами , в одном из них глядя в сторону светлеющего моря сидел мужчина в темном костюме с газетой в руке.
- Кристофер!
Моя спутница пропела это уже на лету, наконец, обращаясь в птицу. Казалось, последние несколько шагов, оставшиеся до встречи с ним, она уже не могла пережить спокойно и размеренно, и вынуждена была пролететь их. Точеный профиль с производящим впечатление породистым носом тот час же отозвался на голос, и я впервые увидел лицо Кристофера.
- Наконец-то! Где вы пропадали, проказница?
Он смотрел в тот миг не на меня, мне еще предстояло привыкнуть, что взгляд его всегда обращен к одному предмету. Он подобно металлу притягиваемому магнитом неотрывно следовал за Бэль, что бы она ни делала. Однако , хотя расцветшая в одно мгновенье улыбка была предназначена не мне , я тот час же почувствовал себя согретым, словно по лицу пробежал горячий луч солнца.
Наклонившись к мужчине, Бэль заговорила что-то негромко и быстро, легко прикасаясь губами к его лицу между фразами, словно не веря глазам и проверяя все ли на месте и не изменилось ли его лицо за время её долгого отсутствия. Вслушиваясь в сказанное и заметив меня, мужчина прервал, начавшийся было жест, который, как я подумал, должен был означать приглашение для Бэль устроится у него на коленях. Эта сцена была не предназначена для чужих, она была только для них двоих и если у меня оставались бы на тот момент сомнения в природе чувств, связывающих эту пару, они должны были бы сейчас же рассеяться.
Бэль представила нас друг другу и я принял приглашение занять кресло, стоящее напротив. Как часто общаясь с незнакомыми людьми , которым вас только что представили , приходится испытывать неловкость от отсутствия темы для разговора или неумения завязать его, но сейчас я был избавлен от всякого рода неловкости. Кристофер казалось ничего не делал для облегчения моего положения, но смотрел на меня с таким теплым и доброжелательным вниманием, что слова сами нашлись в моей голове и складывались во фразы так быстро, словно спешили угодить слушателю. Затрудняюсь вспомнить теперь все темы, которых мы коснулись тогда, при первой нашей встречи, или объяснить как ничего не значащий по началу светский разговор перешел в доверительный обмен мнениями по самым животрепещущим для меня вопросам. Даже сейчас после нескольких лет довольно тесной дружбы с Кристофером у меня нет иного ответа, как только тот, что он просто умеет слушать. Рядом с ним ощущаешь невольно свою нужность и важность своих суждений. Этот искренний интерес уже много лет приводит к тому, что я неизменно стремлюсь дать пищу для размышлений моему другу, удивить его или позабавить. ….. Я сказал другу и это несомненная правда. Очарование Бэль ничуть не померкло для меня со временем, оно все так же кружит мне голову как аромат распустившейся в парке сирени, но ожидая каждой новой весны, я согреваюсь воспоминаньями о разговорах с Кристофером , заполненных его оригинальным взглядом на мир, удивительно точными наблюдениями и дружелюбным юмором , который был бы излишне острым, если бы не был направлен частично на него самого. Я вижу, как он заразительно смеется, слышу глубокий голос и понимаю, что неожиданно получил от судьбы подарок, ценность которого не в состоянии точно выразить, и понимаю, что самым важным событием в круговороте годовых изменений для меня оставалось и остается цветение сирени..