[Victoria]

Мишка на Севере
Глава 2

Часть 4

Эта баллада о потерянном доме.
Эта песня о том, что ушло навсегда.
Можно вернуться на пепелище,
Но нельзя войти во вчерашний день,
Когда все еще живы.
Я вижу теплый свет вчерашних окон,
Я слышу песни вчерашних дней,
И засыпаю счастливым, чтобы не проснуться завтра.

Старик трогает струны едва-едва. Он поет, кажется, самому себе, не глядя и не видя слушателей, сидящих в кругу золотого света. Блики от пылающего очага пляшут по лицам гномов, суровым и сомкнутым. Их кто-то запер на пудовые замки и засовы заложил, что бы уж наверняка не пробиться, и только глаза сверкают иногда горящими углями. Тени ходят неслышно между столами, садятся на скамьи, молчат печально, вот только пиво не заказывают.
Гном с бородой, лежащей ниже колен, поет негромко. А Феликс переводит, сидя рядом, прикрыв глаза и опираясь спиной о свежеструганные доски стены. Очередной трактир у дороги на въезде в большое фригольдерское село. Герман сторожит нашего пленника в лесу, а мы, приехав в село к вечеру верхами, ищем себе небольшое судно для путешествия по реке. Как выяснилось, это единственный свободный пока путь к месту перехода.

***
— Ты ошибся, гном. Мы идейные. Не продаемся.
— У всего своя цена. Что тебе до чужой мести? А тебя я вижу первый раз, и врагами мы быть не можем. Скажи, сколько ты хочешь и я заплачу.

Торин говорит, и слова падают тяжело, по одному словно золотые монеты ударяются о землю но не катятся, отскакивая, а лежат спокойно и весомо.

— Нет, гном, не все можно оценить в золоте. И лучше помолчи. А то снова кляп вставлю. Просто молчи.

Отхожу и снова сажусь на землю. Плащ зазеленится, но это не важно. Скорей бы пришли мои сотоварищи. Вдвоем с Торином мне находится не слишком весело. Он молчит и на том спасибо. Мне вполне достаточно того, что я его вижу. Вы когда-нибудь возвращались в старый дом из своего детства, знакомый до последней щели в полу? Родной даже скрипом ступенек. Вы входите в него, уверенные, что он ждет вас, и все в нем по-прежнему, ведь так было всегда. Он всегда был неизменен с тиканьем часов, с вышитыми салфетками и ароматом горящих поленьев в печи. Вбегаете, уже улыбаетесь, входите, готовя слова, и вдруг понимает, что что-то изменилось непоправимо и навсегда. Он стоит, он все еще стоит дом вашего детства. Вот только нет ни вышитых полотенец, ни домотканых половиков. И окна смотрят мутно, подслеповато и запах не свежего печева и мытых половиц, а затхлости и умирания. Можно продать старый дом, можно больше не возвращаться в него никогда. Вот только вернуть все как было или забыть не получится. Я смотрю на лицо Торина, слушаю речи о золоте, и словно дверь в тот дом заколачиваю еще гвоздь, еще один, еще.

Вернувшийся из разведки Герман имеет серьезную физиономию жующего кенгуру. Как выясняется, он продал телегу, зато купил двух лошадей, которых они с Феликсом вели за собой, не решаясь ехать по лесу верхом. Самым главным приобретением нашего третьего были новости. Проведя утро на местном рынке и пообедав в обществе торговца лошадьми, Герман разжился сведениями о том, кто шныряет по лесным дорогам, и из этих сведений выходила картинка хуже некуда.

— Ищут его. Господин гном чем-то сильно насолил Лорду Протектору. Гномов местные жители не то, чтобы очень не любят. Торгуют с ними и все мирно было до сих пор, но за голову этого гнома награда назначена, сто монет серебром. За такие деньги всегда найдутся желающие даже любимую тещу продать, а не то что чужого гнома.

Мы с Феликсом переглядываемся. Похоже, мы рассуждали в правильном направлении, но это не радует. Герман подходит вплотную к пленнику и садится рядом на корточки.

— Скажи ка мне гном, чем ты так насолил нашему Лорду Протектору, что он от щедрот своих готов дать за тебя живого сто монет? И лучше скажи правду.

Торин ворочается в путах, но вступать в диалог не торопится.

— Я кое-что про Лорда знаю, если он так сильно тебя не любит, живым тебе лучше не попадаться. Так ты скажешь или нет? Или мы можем решить, что деньги вещь не такая уж плохая, а ссориться с Протектором себе дороже.

Видно, как скрипит и не поддается гномское упрямство. Физически ощущается нежелание Торина идти на уступки, а может, он жадность свою перемалывает. Не знаю точно. Но решаю помочь процессу преодоления самого себя.

— Ты ведь его обокрал?

Спрашиваю с самым невинным видом.

— Это ведь его золото ты мне за свою свободу обещал? Пленник вскидывается.

— Да как ты смеешь! Кто я — вор?! Ты знаешь с кем говоришь, человек! Я Торин, сын Трайна. Взятое с бою — воинская добыча. Эти пятеро заносчивых щенков решили сами меня обокрасть, встретив одного на дороге.

Гляжу в гневное лицо и вижу как будто была там, шавок наскакивающих на медведя и падающих под ударами мощных лап.

— Я не стал добивать раненого. Дал ему уйти. А золото мне и самому пригодится, не бросать же его там в лесу.

Лучше бы ему этой фразы не говорить. Вот этой, самой последней. Что-то срывает с резьбы и слетает с катушек моя голова. Нет ничего передо мной, ни леса нет, ни Бобби, мирно жующего траву, ни этого вот... которому самому бы пригодилось. А есть кузница, и удары молота, мерные и точные. И все отчаяние в них, вся ярость сдерживаемая, за все потерянное, за гордость растоптанную, за все унижения и смерти, через которые пришлось пройти...

— А твои родичи?! А как же те, кто в Синих Горах выживает? Те, кто слабее тебя, те, кому ты нужен?! Те что остались без короля и защиты?! — я бросаю это ему в лицо и с наслаждением вижу, как он бледнеет на глазах, пусть, пусть ему будет так же больно, как мне сейчас, — настоящий Торин так бы не поступил никогда! Ни за что, слышишь!! Самозванец!

— Ника! Замолчи. Герман, держи её! - до меня доходит как сквозь вату, что Феликс пытается что-то отобрать у меня из рук и они с Германом оттесняют меня от пленного. Не сопротивляясь, даю оттащить себя на другой конец лощины, поближе к пони и поклаже. Сижу на траве и долго прихожу в себя. Напарники мои, не сговариваясь, молча ждут. Комментировать происшествие никого не тянет, даже Торина.

Герман вызывается постеречь нашу «куколку», которая ведет себя вполне сносно. Пленник только один раз попытался выяснить у Германа, куда мы его везем.

— Послушай меня, гном. Если ты попадешь к лорду Протектору он начнет с того, что вырежет лично на твоей шкуре свой родовой герб. Чем он закончит, я даже думать не хочу, и тебе не советую. Так что куда бы мы тебя ни везли, это лучше, чем попасть в лапы к чернокафтанникам. Наш Лорд так расстроился из-за потери золота, что нарушил договор о нейтралитете и переправил свою кавалерию через реку. Думаешь будет он в средствах церемонится? Вижу по лицу, осознаешь постепенно свое положение, вот и молодец.

Наш третий удивляет меня все больше и больше. Где спрашивается тот крепыш-вояка, который встретил нас в самом начале. Впрочем, пока мы с Феликсом трусим по дороге, покачиваясь в седлах, у меня есть время подумать и прийти к выводу, что Патрон не послал бы с нами прямолинейного примитива, а маски мы все надеваем по мере надобности.

Любое большое поселение на берегу реки — кладезь возможностей. И возможность купить лодку тоже находится. Лорд Протектор, конечно, человек могущественный, но вот флота своего у него нет. Если бы у нас было время. Можно было просто попробовать отсидеться, незаконное вторжение на нейтральные земли — дело опасное и скоро чернокафтанники убрались бы по мосту на свой берег, но вот времени-то у нас и не было. Итак задержались. Поэтому, посоветовавшись, мы почти единогласно решили плыть по реке, благо, она текла в нужную нам сторону. Оставалось надеяться на то, что лодки Протектор не додумается проверять. И вот мы сидим и ждем темноты, чтобы встретится с Германом и нашей поклажей, упакованной в собственный плащ.
Ждем и слушаем:

Я слышу песни вчерашних дней,
И засыпаю счастливым, чтобы не проснуться завтра.
Там за порогом утра ждут меня те, кого я потерял.
Там есть один огонь — огонь моего сердца.