Автор(ы): Анна
Написано: 10.11.2003
После рецензий Серой Коалы я поняла, кем я хочу быть. Но поскольку Серой Коалой быть я не могу и так писать не умею, остается подтянуть поясок и попытаться извлечь пользу из собственных недостатков. То есть спеть песню о том, что может для себя за пять месяцев уяснить зануда — при наличии компьютера с доступом в интернет, энного количества бессонных ночей и безмерной влюбленности в Средиземье…
1. Вперед на юг и назад во времени
Куда, собственно, идет фильм вместе с Кольцом в его путешествии на юг? Конечно, из земель мирных в охваченные войной. Поэтому для меня отсутствие волшебной сказки в ТТ не только логично – оно неизбежно. На войне меняется все. Даже эльфы.
Но еще мы идем и назад по времени.
Из милого, одетого по-викториански Шира, похожего на раннедиккенсовскую безмятежную сельскую Англию, путь лежит через утонченное мавритано-готическо-эльфийское волшебство Ривенделла к суровым людям сурового времени.
В Рохане нет места тонким изыскам и лебединым капителям. Там даже тяжелых романских стен еще нет. Все из дерева.
Это – время короля Артура, конных варваров, викингов, князей с дружинниками и прочих хлодвигов.
Надо полагать, дальше к югу лежит старая, могучая, культурная, унаследовавшая огромный опыт прошлого Римская империя. То бишь, Гондорское королевство. Ох, не случаен общий дизайн гондорских спойлеров, как и тех построек ТТТ, что «остались от Гондора» — типа того же Хельмового Ущелья или Осгилиата. Идеальные квадры тесаного камня, прямые дороги, ровные арки, циркульные купола. Плавность, разумность, логичность стиля. Короче – польза, прочность, красота. Именно в таком порядке. Особенно обнадеживает меня в этом смысле конная статуя позади Фарамира на спойлерной фотографии во дворе Гондора (привет, Капитолий и Марк Аврелий посередь площади на коне…)
2. О патриотизме
Толкиен любил Англию и неоднократно, но как-то застенчиво, без высоких слов признавался в этом.
Джексон об этом явно знает.
В его Средиземье земель много. И жители каждой любят ее – до боли – и защищают ценой жизни и души. Точкой отсчета, основой подвига, мерилом достоинства для каждого является родина.
«У нас остался Шир», — напоминает Пиппин, желая утешить Мерри. «Не будет Шира, Пиппин», — отвечает с горечью Мерри. Они помнят о Шире в тысяче миль от него – и то, что делают, делают для его спасения.
Горька участь эльфов, вынужденных оставить свои земли при любом исходе Великой Войны за Кольцо.
Для Эомера и даже Гримы самым страшным наказанием является не смерть, а изгнание из Рохана.
Фарамир, как и брат, глубоко любящий родину, поднимается над узкоместническими интересами, не побоявшись сделать для Гондора то, что внешне выглядит как предательство Гондора.
Никто из них не говорит при этом высоких слов.
3. О батальных сценах
Я благодарна Маугли моего нежного детства, который встал на совете волков и сказал: «Мы принимаем бой!» Обливаясь слезами, я понимала его решение и готова была идти с ним против красных собак. Повзрослев, я по-старому понимаю роханских детей в Хельмовом Ущелье, которые с недетским выражением лиц встают на стенах рядом с фермерами и ремесленниками, среди которых так мало воинов. Идет гроза, и ночь будет страшной. До рассвета очень далеко. Но у этих людей нет зазора между словами и делом.
А иногда не надо и слов.
Пусть в сцене битвы – полное месиво и ничего толком не понятно, даже на раскадровке. Зато какой эффект присутствия! Это я стою там, на стене, яростно крича эльфам приказы. Это я рублюсь в кровавой мешанине после взрыва стены. Это я отступаю в последнюю цитадель, оскальзываясь на ступенях лестницы, скользкой от эльфийской и человеческой крови.
Ну ее, эту военную логику. Спасибо, что меня взяли с собой в бой против зла. Я мечтала об этом со времени «Маугли».
4. О двух встреченных Фродо суровых воителях
Когда в очередной раз говорят, что Фарамир книги и Фарамир фильма – два разных Фарамира, мне приходят в голову два соображения. Во-первых, так произошло со всеми персонажами. Если это кому-то уж очень мешает, пусть этот кто-то примет во внимание, что при экранизации визуализированный облик персонажа неизбежно не совпадает с миллионом образов, возникших в миллионе читательских голов. Да и – будем реалистами – можно ли совпасть сразу с миллионом точек зрения? И нужно ли это?
Во-вторых – а разве вы не видите, зачем это сделано?
Да чтобы Фарамир стал похож на Арагорна.
Суровый, но вежливый и рассудительный Страйдер книги обернулся зловещим, круто небритым и бесцеремонным мужиком с неровно обрезанными ножом грязными волосами, для начала впечатывающим Фродо в стену как котенка.
Суровый, но вежливый и рассудительный Фарамир книги стал недоверчивым, замкнутым, резким и опасным следователем, выжимающим Фродо на Запретном Пруду как мокрую тряпку.
До золотых сердец обоих нам дают добраться далеко не сразу.
Арагорну повезло больше – его линия не раскромсана вдоль и поперек ножницами недобрых продюсеров.
Фарамиру вообще не повезло. Его сцены в ТТ делятся на две категории: одни безжалостно обрезаны, а вторые – негромкие и для внимательных. Никто не падает с обрыва и не рубится с орками — подумаешь, тихие разговоры… кстати, у Толкиена между Фродо и Фарамиром именно тихие разговоры, много тихих разговоров, но почему-то все всё равно в претензии… А что за время этих негромких разговоров разбиваются сердца, да не одно, а два, так это мало кто хочет видеть.
5. О семейных коллизиях: не надо попусту обижать Фарамира, ему и так плохо.
Я понимаю людей, которые рычат на джексоновского Фарамира, не прочитав третьей книги и не зная, кто такой Денэтор и что за отношения у сына с отцом. Но я не понимаю людей, которые все прочитали, но по-прежнему не понимают.
На спойлерной фотографии Денэтора все показано прекрасно. Смотрите, у Джексона все неспроста! Подавляюще огромный Денэтор в центре кадра, умный, властный, недобрый и почти хищный, поднимает кубок, в котором горит один красный рубин – как Красное Око Саурона, с которым он по ночам не то сражается, не то общается. Справа вверху – маленькая фигурка Фарамира. Это вам не Фарамир ТТ – это сгорбившийся, сжавшийся, старающийся сохранить выдержку человек под гигантским давлением.
Я так понимаю, что здесь имеет место многолетняя душевная рана. В психологии описана ситуация: не очень любимый ребенок, вечно второй после ребенка любимого, умный и глубокий, обычно интраверт, любит одного из родителей почти до фанатизма, меряет свои поступки по нему, каждым шагом в жизни старается добиться одобрения и постоянно смотрит снизу вверх: ты меня видел? Оценил? Заметил? Одобрил? В таких случаях к ногам любимого родителя кладется вся жизнь и весь мир. Не жалко ничего, только люби меня.
К несчастью ребенка, в таких случаях чувства не то чтобы односторонние, но со стороны родителя гораздо более спокойные. Как правило, о чувствах ребенка родитель не очень осведомлен либо же их недооценивает. Кроме того, упорное поклонение-преследование раздражает. Кроме того, есть другой ребенок, яркий, а не сумрачный, естественно любимый, воспринимающий ласку спокойно и без резких движений, более удобный в общении, надежда и упование родителя. Ищущий внимания интраверт – обычно родительская проблема, зачастую неприятная и как бы не совсем приличная в разговорах с посторонними. Его не то чтобы стыдятся, но задвигают на задний план.
С моей точки зрения, Кольцо ударило Фарамира по самому уязвимому месту – той самой многолетней душевной ране, предложив возможность стать тем самым первым, любимым, обласканным, оцененным по достоинству. Он станет спасителем Гондора – то, что не удалось ни Денэтору, ни Боромиру. Он покажет себя – и докажет, что может быть сыном своего отца. Может быть, даже он сумеет не то чтобы заменить Боромира – но хотя бы стать в глазах отца достойным брата.
Когда Фарамир отпускает в Осгилиате Фродо, тому кажется, что Фарамир жертвует для него жизнью. Все еще хуже. Это последнее и самое непростительное прегрешение Фарамира. К его ужасной двойной вине – 1) он не Боромир и 2) он не погиб вместо Боромира – прибавляется теперь вина третья, в общем, вполне реальная. Если бы он Кольцо принес, все-таки, наверное, стал бы если и не любимым, то вроде как признанным сыном…
Окончательное крушение надежды на любовь отца для Фарамира хуже и страшнее, чем возможность гибели в штрафбате на переднем крае или даже официальной казни. Любое наказание есть лишь следствие, логическое продолжение этой многолетней безнадежной коллизии. Так что к Денэтору он, конечно, пойдет как на эшафот.
6. Страдающий следователь и сочувствие пленника
Если взглянуть на ситуацию как бы со стороны, то в фильме (в книге, в общем, тоже, но не так подчеркнуто) Фродо рассматривает Фарамира в начале допроса примерно так – сильный, опасный, умный человек, от которого трудно что-либо скрыть, хотя скрыть очень и очень надо.
Однако вся следовательская жесткость джексоновского Фарамира, скорее всего, лишь хорошо отработанная маска интраверта, скрывающая тяжелое душевное состояние.
Первый знак того, что под маской – живой, умный, ироничный человек – после того, как Сэм с вызовом говорит свое знаменитое: «His gardener!». На лице у Фарамира мгновенный проблеск усмешки. Он человек с юмором (когда есть время), он оценил ситуацию по достоинству.
Перелом наступает после упоминания Ривенделла и имени старшего брата. На словах «You were friend of Boromir?» жесткий голос становится обманчиво ровным. Под маской следователя видна сильная эмоция – нечто яростное, не то гнев, не то боль.
Фродо отвечает с полной искренностью и глубоким чувством: «Yes, for my part». Фарамир встает – он уже не в состоянии сохранять «лицо следователя», так сильно внутреннее напряжение. На секунду скрывает лицо от хоббитов. Взяв себя в руки, поворачивается. Удержать маску на лице становится все труднее.
А дальше они оба решительно выходят из рамок начальных ролей.
Следователь спрашивает с болью и вызовом – о том, как погиб Боромир.
Пленник смотрит на него, начиная понимать – и жалея. Тогда – и только тогда! – гордый Фарамир признается через комок в горле: «He was my brother».
Это просьба о помощи. Просьба рассказать о брате. На которую, при всем сочувствии, последует отказ. Потому что Фродо фильма под страшным давлением Кольца будет избегать любого разговора, если в нем вероятна проговорка.
Надеюсь, это будет в режиссерской версии. Но если и не будет – ничем логически больше не объяснить излишне подчеркнутое внешнее высокомерие и отстраненность Фарамира в сцене на Запретном Пруду. Это всего лишь попытка спрятать боль и незаслуженную обиду.
7. Психологические игры разного рода и проверка слова на прочность
Психологическая игра Фарамира – это классическая схема усиливающегося нажима.
Растерянного Фродо на Запретном Пруду Фарамир тщательно и методически дожимает: сначала «To enter the Forbidden Pool bears the penalty of death», потом, показав на лучников, добавляет: «They wait for my command». В этот момент он не только уже знает, что Горлум и Фродо хорошо знакомы, но уже понял по выражению лица Фродо, что Горлум для него очень важен. Насколько важен – это сейчас тоже будет ясно. «Shall they shoot?»
Блестящая работа.
А что думает Фродо, глядя на Горлума? Если поставить себя на его место?
Выбор обманчиво прост. Горлум все равно не сумеет ускользнуть от лучников. Если Фродо не станет спасать его, Горлум мертвец и ничего не расскажет о Кольце. Если же Фарамир захватит Горлума, тот о Кольце проговорится.
Фактически Фродо должен выбрать между спасением Горлума – и спасением Кольца, а тем самым и своей миссии. Возможно, ему нашептывает и Кольцо – о том, насколько оно «на свете всех милее» и насколько важнее какой-то склизской твари.
А как бы вы выбрали?
Фродо книги мог отдохнуть между испытаниями. Фродо джексоновского фильма испытывает постоянное страшное давление – испытания следуют одно за другим. Толкиен не дает Фродо продыху только с момента у Минас-Моргула. Джексон не дает ему вздохнуть уже после выхода из Ривенделла.
Зачем эта сцена? Да чтобы проверить истинность сорвавшихся с губ в горах Эмин-Муйла слов «Maybe he does deserve to die. Now that I`ve seen him, I do pity him». И проверка жестокая.
И вот тогда, на высоте отчаянной ситуации, как всегда у Фродо, человечность и простая жалость берут верх. Он просто не может дать Горлуму погибнуть у себя на глазах – независимо от того, сумеет ли он после этого выполнить свою миссию или нет. И он говорит: «Wait».
Но психологические игры Фродо выглядят пострашнее фарамировских.
Мне было странно, что, говоря с Горлумом, Фродо все время упоминает о себе в третьем лице. «Master is here… Trust master… Smeagol, you must trust master!» Так говорил раньше Горлум, до тех пор, как в нем проснулся Смеагорл… А Горлум… как будто они меняются ролями, Горлум очень по-человечески, раздумчиво, слегка недоверчиво спрашивает: «We must… go now?»
Фродо даже не пытается объяснить. Он зовет Горлума не как человека – как животное. А уж когда Горлум, взяв в зубы рыбку, бежит к нему на четвереньках, Фродо обращается с ним в точности как с псом: «Nice Smeagol. That’s it. Come on!». В книге он на этом месте почти прямо взывает к силе Кольца. К клятве Горлума. В фильме это подразумевается. И взгляд у него вполне – как всегда в эти моменты – безумный.
Но проблема в том, что сверху все, что он говорит – и как говорит – слышит Фарамир.
Ну и что он должен после этого думать? И ради этого слизняка ты мне врал в лицо и умалчивал о смерти моего брата? Ради спасения этого «домашнего тритона» тебя пришлось столько раскручивать? Вот чем обернулись все твои демонстративные душевные метания и страшные тайны?
8. Тараканы в голове Горлума, или Кто тут хотел видеть настоящего следователя?
А знаете ли вы, в кого играет Горлум, обрабатывающий в сцене допроса раздавленного предательством Фродо Смеагорла?
Длинное издевательское «Smeagol…»
Рыдания Смеагорла. Ласковое, медленное поглаживание по плечу. Бедняга. Ну, куда ты теперь от меня денешься? «Why do you cry, Smeagol?»
Это тот добрый следователь из Мордора, который работает до и после злого.
Профессиональное, хорошо отработанное, заботливое сочувствие. После дыбы проходит на ура…
Фарамира, знакомого с профессией следователя не понаслышке, при этом зрелище пробирает дрожь. Во всяком случае, он не только забыл закрыть рот, он еще и задышал часто, как человек, который потрясен. Конечно, это шизофрения в цвету, такого он, вероятно, в своей жизни еще не видел. Но все-таки, думаю, воздуха ему не хватает не от зрелища психического недуга. Рискну предположить, что, помимо действительно жуткого самодиалога безумного существа, кроме стремительно приближающейся возможности «найти ответы на все загадки» Фарамир увидел – как в зеркале – себя.
И, кстати, после этого он уже не работает «следователем». Как человек умный и чуткий, он просто превращается в слух и дает возможность поработать следователем Горлуму. За него все сделает Горлум, раскрутит Смеагорла как надо, а Фарамир лишь ждет.
Теперь ему надо поймать момент и вставить – почти шепотом, так, как разговаривают с лунатиками, — один вопрос.
И дело сделано.
9. Какой позор, наш заяц вор, или Я не брал морковь!
Насчет этого буду биться до последней капли крови даже с Серой Коалой, которой мечтаю быть. Не брал Фарамир Кольцо! Не больше, чем Арагорн, закрывающий ладошку Фродо, или Гэндальф, отпрянувший в ужасе, или Галадриэль, дрожащей рукой с вытянутыми пальцами тянущейся к искушению. Все они выбрали правильно. И Фарамир выберет правильно. Только там, где ближе к Мордору и Кольцо сильнее, ему понадобится больше времени.
Когда Фарамир входит в пещеру, у него в глазах блеск маньяка. (Между прочим, такой же у Арагорна на Эмин Муйл.) Он идет не на встречу с Фродо. Он идет на встречу с Кольцом. Какой Фродо? Нет здесь никакого Фродо. Его присутствие Фарамир осознает только после вопля: «Неет!», а присутствие Сэма – когда тот начинает отчаянно кричать. Да и то – Сэма он, кажется, так и не услышит по-настоящему.
А так – сошлись наедине Фарамир и его искушение.
Единственное, на что Фарамира хватает – так сказать, положить преграду между собой и предметом влечения. Он касается Кольца лишь мечом. Между прочим, роскошная визуальная находка, и в разнообразных контекстах очень многозначная. Ну, например, платонические влюбленные средневековья в определенных ситуациях клали между собой на ложе меч. Так сказать, во избежание неприятностей.
Фарамира и его искушение тоже разделяет лезвие меча.
Букет эмоций что надо. И торжество от правильного решения мучившей загадки, и упоение, и гордость (на слове quality), и почти нежность в какую-то секунду, когда он подцепляет цепочку, и Кольцо появляется перед глазами. И желание, упорное и потом яростное, и наконец ощущение страстного единения с Кольцом.
И предвкушение торжества.
А Фродо это все видит.
«Жалость и ужас терзали хоббита, когда ему вспоминался гондорец с искаженным лицом и горящими глазами, в которых светилась алчность».
В книге это про Боромира. В фильме, в общем, скорее про Фарамира. Только он Фродо не вспоминается. Он непосредственно перед глазами. И его клинок у горла.
И на лице у Фродо, сначала «стойкого оловянного солдатика», все больше проявляются те самые ужас и жалость.
Ну, дальше все знают. Сначала Кольцо грузит хоббита до закатанных глаз. Потом – почти невероятное, он кричит Nooo!, кидается в сторону – и в темный угол.
Вот тогда Фарамир видит, что, между прочим, кроме Кольца – в пещере есть Фродо. Глаза у Фарамира тоже огромные и тоже неподвижные, и его, кажется, тоже трясет, только помельче. Он осознает, где он, где Фродо, откуда доносится голос Сэма, и что он держит меч в руке, и что именно он этим мечом только что делал, и что, в общем, только что был… как бы не в себе. Что-то там про уничтожение Кольца. Про Мордор. И тут, конечно, как всегда бывает, от него требуется немедленное военное решение, для которого нужна как минимум голова – а в наличии ее в настоящую минуту на плечах он не совсем уверен.
Кстати – дисциплина в отряде изумительная. Короля играет свита, а капитана Гондора – вышколенные рейнджеры. Командир слегка невменяем, глаза в пол-лица, в руке клинок, на страшное известие о том, что Осгилиат, видимо, падет, не реагирует… Всего-то – осторожный, почти шепотом вопрос: Captain? Типа – вы в порядке?
Фарамир поворачивает к нему голову. Взгляд мечется. Он снова смотрит в угол, на Фродо, по-прежнему дергающегося взад-вперед. Хоть режьте меня, но он в ужасе от того, что с Фродо сделал. И Осгилиат ему на этот момент важен меньше, чем Фродо.
Именно Фродо, а не Кольцо.
Ну а дальше не просто вырезки, а обкромсанные останки, без мяса и конечностей, одни косточки. Был, точно был еще один разговор на Хеннет-Аннун, и реплика «Кольцо отправится в Гондор» — оттуда. Был еще один разговор по дороге в Осгилиат, и срыв Фродо со слезами на глазах «Ты должен меня отпустить!» — только его развязка.
Почему в Осгилиате Кольцо на груди Фродо, а не на пальце Фарамира? Как всем известно, заброшенная страна, два невысоклика, войско под его началом – и под рукой Кольцо из Колец…
Ответ прост. Он не берет Кольцо для себя. Он охраняет Фродо, несущего Кольцо, на его пути. Грех не в себялюбии. Вот если бы Фарамир по примеру брата кричал: «Оно должно было прийти ко мне! Оно должно быть моим!» — это бы было падение звезды Валакирки и чудовищное психологическое несовпадение характеров книжного и экранного персонажа. Фарамир, в отличие для Боромира, слишком скромен для того, чтобы думать, будто выдержит тяжесть Кольца. Его ошибка, которую он едва успеет исправить и за которую будет наказан, оказавшись на грани смерти, — попытка поставить интересы Гондора выше «мира людей».
Фарамир поднимется над своим заблуждением лишь в Осгилиате.
Хотя по дороге, в виду горящего Осгилиата, в ответ на отчаяние и крик Фродо, он уже молчит из последних сил.
10. Дорога в Осгилиат, или Рискованная попытка реконструкции
Нам показывают сцену с того момента, где Фродо уже невменяемый. Не думаю, что он просто устал от длинной пешеходной прогулки с заботливой рукой охранника на плече. Как легко убедиться на примере пяти часов просмотренного до сего момента материала, довести его до такого состояния не так просто. Даже Кольцу.
У Толкиена есть великолепная деталь: когда Фродо видит красный огонек Глаза Саурона – он надламывается физически. «Фродо брел, свесив голову: ноша опять тяготила его. Как только они свернули с Развилка, гнет, почти забытый в Итилиене, усиливался с каждой минутой».
Не знаю, возможно, по дороге к Осгилиату происходит что-то подобное. Доказать, конечно, нельзя. Но вообще Джексон этот момент не пропустил. Помните, когда Фродо и Сэм вслед за Горлумом выходят из скал к Болотам? В Изгарных горах горит красная точка. Фродо довольно бодро и живо поднимается на скалу, затем поднимает голову, застывает, покачнувшись, горбится и идет дальше вниз – уже тяжело, спотыкаясь.
Может быть, он и здесь так спотыкается.
Фарамир все время держится возле него. Кроме прочего – это попытка позаботиться и охранить. Думаю, его разрывают на части долг и человечность все время, пока они идут к Осгилиату – и он пытается сделать для Фродо хотя бы то, что в его силах.
Предполагаю, что он попытался отвлечь его разговором.
Да, это очень шаткое предположение. Сослаться могу только на косвенные аналогии у Толкиена. Есть в книге сцена после допроса Горлума, когда Фарамир с Фродо говорят уже более чем откровенно – называя вещи своими именами. «Фродо, не надо тебе с ним идти… Не ходи через Кирит-Унгол!» — «А куда мне идти?.. Не в Гондор же нести Кольцо, сведшее с ума твоего брата?.. Хочешь, чтобы два Минас-Моргула, как два черепа, скалились друг на друга через пустыню?» Но там есть и другое. «Если ты все же вернешься живым из смертного мрака, то мы сядем с тобой на солнце у Белой Стены и будем с улыбкой говорить о минувших невзгодах…»
Конечно, если уж говорить, то говорить о Гондоре.
«Мне мечтается, — сказал Фарамир, — и цветущее Белое Древо, и Серебряный Венец на челе короля, и мирный Минас Тирит… нет, Минас-Анор, град, каким он был в древности, светлый, высокий и дивный…»
Если Фарамир начал говорить о Гондоре, то говорил он с любовью и чувством – помните Боромира в Лориэне? А уж какая была бы закольцовка! А уж какая вкусная была бы закольцовка, если бы мои бредовые предположения оказались правдой – и оба брата пытались утешить Фродо, которому страшно и одиноко – один в Лориэне, другой в Итилиене…
Тогда понятно, почему у Фродо слезы в глазах, когда он говорит: «Кольцо не спасет Гондор». Кольцо не спасет Гондор и не поможет осуществить мечту Фарамира. Фродо знает, что такое любовь к своей земле. Если Фарамир вспоминает Гондор вслух, то Фродо – Шир про себя. Бестолковых и милых хоббитов, ради которых он жертвует жизнью.
Это – больно. Плюс давление Ока и Кольца…
Он плачет. В глазах слезы – после Эмин Муйл это впервые. Умоляет, как на Запретном Пруду: «Please! Let me go».
Там Фарамир после паузы кивнул. Здесь молча смотрит на Фродо, и по лицу видно, что он и хотел бы, но не должен. И Фарамир тоже не железный, он больше не может смотреть на Фродо – и не сделать то, что он просит. Долг штука жестокая, и человечность начинает брать верх. Он пытается отвернуться от выбора. Поэтому отводит глаза и командует: «Hurry!»
И тогда Фродо кричит высоким, сорванным голосом, сквозь комок в горле: «Faramir, you must let me go!»
Нет, как хотите, а Осгилиат для Фарамира только последний толчок. И уж он-то не виноват, что его метания жестоко обкарнали минимум в двух местах… И что теперь за два крупных плана метания особо не заметны…
11. О долге и человечности
Вообще интересно, что вся ситуация выбора Фарамира – тоже возможная скрытая закольцовка. Фродо на Запретном Пруду должен выбирать между глобальным спасением мира и частным спасением Горлума. Он выбирает частное и человечность – и оказывается глобально прав. Фарамир на пути в Гондор тоже должен выбирать между тем, что считает своим долгом, — и тем, что подсказывает ему человечность.
Что он выберет, мы знаем.
И тоже окажется прав.
И уж тут Джексон идет точно по Толкиену: Профессор никогда не одобряет долг, заставляющий совершать преступления против человечности…
12. О буквализме и небуквальности: как быть верным духу Средиземья в Сталинграде
Наверное, я очень испорченный человек. Потому что мне особенно нравится фильм именно там, где он иллюстрирует не букву, а дух книги.
Я хотела бы, чтобы знаменитую фразу на Переправе произнес Фродо. Но я до безумия люблю момент, когда Арвен с Фродо на белом коне во весь опор скачут к переправе, и над белой искрой света смыкаются двумя черными крыльями назгулы.
Мне нравится, когда Саруман на бешеном пролете камеры обрушивает на Мглистые горы снежную бурю, потому что это раз и навсегда обозначает его как противника страшного калибра, пусть и меньшего, чем Саурон.
Мне ужасно нравится, когда Арагорн выходит навстречу смерти к отряду орков и салютует им мечом. И мурашки по коже бегают, когда я вспоминаю, что так же – уверенно и неспешно – шел на Заверть король назгулов и так же салютовал мечом испуганным маленьким хоббитам. И мне все равно, что этих сцен нет в книге.
Мне нравится Осгилиат.
То есть Сталинград. Потому что если бои в разрушенном, осажденном, но не сдающемся городе – это автоматическая отсылка к Сталинграду. Берлин, положим, тоже осаждали и раскатали по камушкам, но для мифологии это неважно. Руины, где засели автоматчики / снайперы / лучники и целятся в небо во вражеские бомбардировщики / дирижабли / назгулов, следует считать Сталинградом. И точка.
Это то, что глубочайше уважаемая мною Серая Коала называет мета-анекдоты, или «ребята, мы тут чуть-чуть подкрутили правдоподобию гайки». При этом, ее же словами выражаясь, Джексон «умудряется держать саспенс и эпический, библейский даже пафос».
И совершенно неважно, что непонятно, откуда обстреливают Осгилиат большими-большими камнями. Для этого на восточном берегу должны стоять большие-большие катапульты с большим-большим количеством мордорских орков и огроменными мумаками, которые катапульты туда притащили. И абсолютно налево, что, когда фарамировские рейнджеры подходят к Осгилиату, никаких войск с катапультами и мастодонтами на восточном берегу в помине нет.
Это законы жанра. Мне неинтересно, есть ли у орков Саурона цейссовская оптика и пороховые гаубицы. Честно говоря, для меня саспенс и пафос важнее технических подробностей.
Пока не прилетел назгул, чего такого делали лучники в руинах, целящиеся в небо? Ответ прост. Они на самом деле не лучники, а советские солдаты у зениток, целящиеся в фашистские самолеты.
Почему Фарамир кричит «Наааазгул!» с длинной оттяжкой на первом слоге? Потому что «Вооооздух!» советские солдаты кричат именно так. Мне кажется, не в одном нашем фильме видела я солдат, вот примерно так пригибающихся во время того самого крика.
Почему он волочет Фродо к стене, а потом бросает без охраны и бежит в гущу боя? Потому что советские солдаты оттаскивают в укрытие раненых товарищей. А потом бегут сражаться дальше. Что еще Фарамиру делать, как не идти к солдатам? Он – командир. Ему нельзя их оставлять. Помнится мне, что при появлении назгулов в книге «даже закаленные воины… роняли оружие из обессилевших рук, чернота полнила их душу, и они уже не думали о сражении, им хотелось лишь где-нибудь укрыться и скорее умереть». А при появлении Фарамира «возвращались к своим… ему и люди, и кони были покорны».
Ну не может он сидеть рядом с Фродо и держать его за руку. Он при исполнении. И так сделал что мог. И потом, он и на Сэма немного рассчитывал.
А вообще, в теме «Фродо в Сталинграде» есть что-то такое… такое… глобально-трепетное, что мне и не по зубам. Маленький человек без надежды с невероятно огромной миссией… Воля ваша, со Сталинградом это рифмуется очень неплохо.
13. Этот горький миг торжества
Нет, Фарамир пытается торжествовать по полной. Он передает хоббитов с рук на руки и комментирует сие событие – «Tell him Faramir sends a mighty gift. A weapon that will change our fortunes in this war». Что в переводе означает: передайте папе, что я ему хороший сын. Я очень старался.
Он подчеркивает огромность своего бескорыстного дара Гондору и пытается снова ощутить собственную полноценность в качестве достойного сына Денэтора. Но как-то не очень это у него получается. Даже когда он поднимает подбородок и принимает торжественно-важный вид… все равно не получается. Потому что в нем занозой сидит жалость к Фродо и внутренний голос, говорящий, что он поступает неправильно, принося человечность в жертву долгу.
Кажется, это называется совестью.
К тому же и Сэм врезает ему под дых по больному месту.
Смерть любимого брата. «Как печальна судьба: тебе, видевшему его последним, нельзя рассказать мне о главном, о том, что было у него на сердце перед смертью…»
Фарамир хотел знать о Боромире так сильно, что – через себя – попросил об этом Фродо. Тяжело пережил отказ. Потом все завернулось так круто, что было и не до этого.
А теперь… Ты так сильно хотел знать? Хотел – получай на прощание. Твой брат – предатель и клятвопреступник.
Если Сэм хотел посчитаться с Фарамиром за то, что тот сделал Фродо больно… а он, конечно, посчитаться очень хотел… то своего добился.
В сцене первого допроса при упоминании Фродо о Боромире Фарамир не выдерживает – резко встает. В сцене в Осгилиате при упоминании Сэма о Боромире он тоже не выдерживает – резко оборачивается и делает шаг вперед. Оба раза выдержка его здорово подводит. Сэм подметил и ударил точно.
14. Об общем и частном в голосах и событиях
Очень мне нравятся «два голоса на контрасте» военачальников – Фарамира и Эомера, сына гондорского наместника, и племянника роханского короля. И у Арагорна, кстати, голосов тоже два – мягкий, негромкий — и тот, которым он орет на Леголаса и командует в битве… Но тут, несомненно, и задумано так, чтобы подчеркнуть сходство ситуаций. Сначала фраза личная, голос тихий, четкий, с глубоким чувством. Сразу затем – командирский рев, перекрывающий адский шум боя.
Последняя фраза эпизода в Осгилиате. Фарамир, вполголоса, Фродо – и, вероятно, Сэму: «Stay here. Keep out of sight». Яростно кричит: «Take cover!»
Последняя фраза в эпизоде утра в Хельмовом Ущелье. Эомер вполголоса, Гэндальфу – и себе тоже: «Not alone». Лязг меча и львиный рык: «Rohirrim! To the king!»
И конница лавиной по склону…
А кстати о лавине. Тут уже не зеркало – логическое переливание из эпизода в следующий эпизод. Сначала страшная волна конницы с крутого склона на орков – и сразу дальше страшная масса воды, срывающаяся в шахты Изенгарда… Так и хочется сказать, что сначала на Сарумана восстали люди, а затем и сама природа…
Но сделано-то как мощно! Мороз по коже дерет. Ради этих двух рифмующихся лавин и созданы не существующие в книге безумная, на грани возможного скáчка коней по склону – и разрушение плотины в горах вблизи Изенгарда.
И вот после того, как весь мир ополчился против зла – резкий перебив. Фродо с сухими губами, узкий и белый, глядя пустыми глазами исподлобья, идет на камеру.
Что, собственно, значит упорная оборона Осгилиата, победа в Рохане или штурм Изенгарда, если Фродо сейчас наденет Кольцо и окажется во власти Саурона?
«Все наши надежды – на двух маленьких хоббитов…»
Да, Джексон не сохранил сюжетную канву книги. Да, «нас здесь вообще быть не должно». Но на самом-то деле это великолепная композиционная находка! И уже совсем не для того, чтобы поразить нас буйством стихий.
Иллюстрация не буквы, но духа.
В книге «короля играет свита» — очень много, обозначая сверхъестественную важность миссии Фродо, говорится о том, что абсолю
