Richard Armitage. Thorin Oakenshield. Фан-клуб.

[InnishFri]

О сэре... Знаю, что повторение - какой-то родственник заиканию, но вот Тень сделала очень красивый коллаж к старому стихотворению... Не могу не:



полный размер (очень большое)

 

Спасибо!

[oksa]

Да уж, Гай "опускающий очи долу" вызывает эффект разорвавшейся бомбы, да и не только он

 

[Елена_я]

Лесса, а вот новозеландская сова-хохотунья.



Чб снимок, потому что сделан больше ста лет назад. Говорят, эта милая птичка уже в природе не существует. Но в нашей совятне будет обзательно!

[Лесса]

Мда, а взгляд пристальный, видящий тебя насквозь, роняет не меньше! Хоть у кого из героев РА!









Елена_я, спасибо за новую сову! Клонируем! Сова эта, практически не летала.

[Нэцтах]

Лесса, с 5000!
Сов у тебя уже много, но я помню, что ты вообще специалист по птицам, не только по совам, поэтому от меня пусть будет вот такая синичка (?) художницы Susan Bourdet (она рисует и сов, и кошек, и овец, и много-много разных птиц и цветов))).



***

Сообщение от Shenda

Дамы-петербурженки, у вас на период с 13 по 21 августа никаких встреч не намечается? Я бы к вам присоединилась
 

Сообщение от nightshadow

Так организовать не проблема.
 

Поддерживаю.

А вообще, напомню уважаемой общественности, что мы вроде бы собирались летом устроить большую встречу для всех желающих в Северной Венеции.

[Елена_я]

Даааа??? Ну вот, я пролетаю (((( у меня страшное слово "ремонт" (((

[Лесса]

Сообщение от Нэцтах

Лесса, с 5000!
Сов у тебя уже много, но я помню, что ты вообще специалист по птицам, не только по совам, поэтому от меня пусть будет вот такая синичка (?) художницы Susan Bourdet (она рисует и сов, и кошек, и овец, и много-много разных птиц и цветов))).

 

***


Поддерживаю.

А вообще, напомню уважаемой общественности, что мы вроде бы собирались летом устроить большую встречу для всех желающих в Северной Венеции.

Нэцтах, спасибо! А можно поподробнее про встречу? Я что-то пропустила, видимо

[KrokoBill]

Нухшо.......
извините, что у меня уже не утро, но когда добрался до форума - тогда и написал

Серена,
рассказывать, почему я выбираю себе тех или иных друзей, я не буду. Иной раз сам не поймешь, в какой момент человек становится не просто ником в списке юзеров с парой-тройкой интересных творческих особенностей, а другом. Друг ценен сам по себе, ценны его убеждения и мировоззрение, так же важны и его творческие способы себя выразить. Когда знаешь человека, заодно и понимаешь, почему и зачем он пишет-рисует-говорит так, а не иначе и почему это для него важно. Даже если не поддерживаешь во всем его видение, испытываешь интерес и сочувствие.... потому что это - тоже часть него.
Уважаешь друга - уважаешь и его тараканов, будь то Торин в голубом пеньюаре или Риша с ушками.
Когда по внутренним причинам человек перестает быть тебе другом, тараканы, увы, теряют неприкосновенность.

...

Я предпочитаю своим лбом испытывать друзей, не полагаясь на мнение других. Если дело повернется так, что нынешние друзья окажутся такими, какими ты их считаешь - я узнаю это на своем собственном лбу. Я дожму ситуацию до конца, если понадобится, расшибусь, защищая их, и, если так сложится ситуация - разочаруюсь в них, если предадут. Это будет мой личный опыт.
 

[serik]

Сообщение от Елена_я

Даааа??? Ну вот, я пролетаю (((( у меня страшное слово "ремонт" (((

Ремонт, говоришь...



Ну приезжай, когда сможешь

[Foxy]

А мне что-то навеяло.... Просто состояние души...

***

Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда веселых песен не пою.

Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и еще -
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда наполовину
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу,
Или - когда все время против шерсти,
Или - когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза!
Досадно мне, что слово "честь" забыто,
И что в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья -
Нет жалости во мне и неспроста.
Я не люблю насилье и бессилье,
Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,
Обидно мне, когда невинных бьют,
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в нее плюют.

Я не люблю манежи и арены,
На них мильон меняют по рублю,
Пусть впереди большие перемены,
Я это никогда не полюблю.

В.Высоцкий.

[saavedra]

Сообщение от Елена_я

Даааа??? Ну вот, я пролетаю (((( у меня страшное слово "ремонт" (((

А у меня страшное слово "ипотека" и "частная квартира", но я все равно ужасно хочу!

а, да: есть еще не менее страшное слово: некуда деть дочь ))))
Но я все равно "ЗА"!!!
 

[Нэцтах]

Сообщение от Елена_я

Даааа??? Ну вот, я пролетаю (((( у меня страшное слово "ремонт" (((

Ничего, можно же и после ремонта встретиться.

Сообщение от Лесса

А можно поподробнее про встречу?

Мы подробно не договаривались - просто решили, что летом легче всего собраться.

Итак, июнь и белые ночи? Июль? Август? Хотя, август будет насыщен событиями... Фоксик, ты в июле будешь в отъезде? У меня под вопросом только август, в июне и июле я далеко уезжать не планирую.
Высказывайтесь, кому какой вариант больше подходит.

Сообщение от saavedra

А у меня страшное слово "ипотека" и "частная квартира", но я все равно ужасно хочу!

а, да: есть еще не менее страшное слово: некуда деть дочь ))))
Но я все равно "ЗА"!!!
 

Дочь можно взять с собой.

[Лесса]

saavedra, берем дочерей с собой? И "развеселые" посиделки нам всем будут обеспечены!!!

[Foxy]

Сообщение от Нэцтах

Ничего, можно же и после ремонта встретиться.

вот именно

Мы подробно не договаривались - просто решили, что летом легче всего собраться.

Итак, июнь и белые ночи? Июль? Август? Хотя, август будет насыщен событиями... Фоксик, ты в июле будешь в отъезде? Лично у меня под вопросом только август, в июне и июле я далеко уезжать не планирую.
Высказывайтесь, кому какой вариант больше подходит.

я отсутствую с 8 по 22 июля

Дочь можно взять с собой.

ага

И вообще мы всегда , в любое время года будем очень рады вас видеть

[oksa]

Дочам по сколько?

Я им кавалера привезу, представляю себя выходящей в Питере из поезда, сынуля рядом, в одной руке поводок с котом, в другой с собакой, на плече попугай сидит , веселье обеспечено . Да уж вопрос о том, сколько вас было и куда вас всех рассовать встает очень актуально и болезненно, мы вот хотим в отпуск семьей, так родители уже валерьянку сейчас начинают пить, заранее.Вот ведь раздразнили, хочу в Питер, особенно в белые ночи ииииииииииииии!
 

[HouseMouse]

Мышь горько плачет, и дело не в кактусе. Хочу в Питер! Но не в этом году


Давление в кабине, четвёртая серия, Дуз.

В ролях: капитан Мартин Крифф – Сибириэнн, второй пилот Дуглас Ричардсон – Инниш, хозяйка MJN Air Кэролин Нап-Шаппи – Сэрик, её сын и стюарт Артур – Мышка. Также сегодня в роли управляющего аэропортом Дуза месье Жютто – Росса.
В маленьких ролях: диспетчер Дуза – Росса, капитан крикетной команды – Сибириэнн, посыльный в Дузе – Мышка, шотландцы – Сэрик, Сибириэнн, Мышка, Росса.

[Gray]

Я тоже хочу в Питер! Ни разу летом там не была, только когда или очень мокро, или очень холодно. И по музеям не походила
Но не в августе точно
__________________
А мы Спуксов дальше смотрим, или нет? Восьмой сезон ведь закончили.

[Onyx]

А между прочим, вчера, 24 мая, был день рождения одного из величайших русских поэтов, Иосифа Бродского. Мы недавно вспоминали Венецию, его любимый город, и вспомнилось, что он про неё писал не только стихи, но и эссе - "Набережная неисцелимых", Fondamenta degli Incurabili. Эссе здесь, а Набережная - вот:



За оградой по левой стороне помещалась больницы для сифилитиков, и именно по такой непоэтической причине набережная получила своё название.







Набережная Неисцелимых - часть более длинной набережной, которая называется Дзаттере (Zattere), и к 2007 году (эссе вышло в 1989) название практически исчезло из употребления, даже надпись почти стёрлась:





К 2011 году любители Бродского провели целую кампанию по возвращению названия, надпись обновили, а на ограде бывшей больницы повесили мемориальную доску.





И стихи.

Лагуна

I

Три старухи с вязаньем в глубоких креслах
толкуют в холле о муках крестных;
пансион "Аккадемиа" вместе со
всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот
телевизора; сунув гроссбух под локоть,
клерк поворачивает колесо.

II

И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.

III

Венецийских церквей, как сервизов чайных,
слышен звон в коробке из-под случайных
жизней. Бронзовый осьминог
люстры в трельяже, заросшем ряской,
лижет набрякший слезами, лаской,
грязными снами сырой станок.

IV

Адриатика ночью восточным ветром
канал наполняет, как ванну, с верхом,
лодки качает, как люльки; фиш,
а не вол в изголовьи встает ночами,
и звезда морская в окне лучами
штору шевелит, покуда спишь.

V

Так и будем жить, заливая мертвой
водой стеклянной графина мокрый
пламень граппы, кромсая леща, а не
птицу-гуся, чтобы нас насытил
предок хордовый Твой, Спаситель,
зимней ночью в сырой стране.

VI

Рождество без снега, шаров и ели,
у моря, стесненного картой в теле;
створку моллюска пустив ко дну,
пряча лицо, но спиной пленяя,
Время выходит из волн, меняя
стрелку на башне -- ее одну.

VII

Тонущий город, где твердый разум
внезапно становится мокрым глазом,
где сфинксов северных южный брат,
знающий грамоте лев крылатый,
книгу захлопнув, не крикнет "ратуй!",
в плеске зеркал захлебнуться рад.

VIII

Гондолу бьет о гнилые сваи.
Звук отрицает себя, слова и
слух; а также державу ту,
где руки тянутся хвойным лесом
перед мелким, но хищным бесом
и слюну леденит во рту.

IX

Скрестим же с левой, вобравшей когти,
правую лапу, согнувши в локте;
жест получим, похожий на
молот в серпе, -- и, как чорт Солохе,
храбро покажем его эпохе,
принявшей образ дурного сна.

X

Тело в плаще обживает сферы,
где у Софии, Надежды, Веры
и Любви нет грядущего, но всегда
есть настоящее, сколь бы горек
не был вкус поцелуев эбре' и гоек,
и города, где стопа следа

XI

не оставляет -- как челн на глади
водной, любое пространство сзади,
взятое в цифрах, сводя к нулю --
не оставляет следов глубоких
на площадях, как "прощай" широких,
в улицах узких, как звук "люблю".

XII

Шпили, колонны, резьба, лепнина
арок, мостов и дворцов; взгляни на-
верх: увидишь улыбку льва
на охваченной ветров, как платьем, башне,
несокрушимой, как злак вне пашни,
с поясом времени вместо рва.

XIII

Ночь на Сан-Марко. Прохожий с мятым
лицом, сравнимым во тьме со снятым
с безымянного пальца кольцом, грызя
ноготь, смотрит, объят покоем,
в то "никуда", задержаться в коем
мысли можно, зрачку -- нельзя.

XIV

Там, за нигде, за его пределом
-- черным, бесцветным, возможно, белым --
есть какая-то вещь, предмет.
Может быть, тело. В эпоху тренья
скорость света есть скорость зренья;
даже тогда, когда света нет.

1973
 

Венецианские строфы (1)

Сюзанне Зонтаг

I

Мокрая ко'новязь пристани. Понурая ездовая
машет в сумерках гривой, сопротивляясь сну.
Скрипичные грифы го'ндол покачиваются, издавая
вразнобой тишину.
Чем доверчивей мавр, тем чернее от слов бумага,
и рука, дотянуться до горлышка коротка,
прижимает к лицу кружева смятого в пальцах Яго
каменного платка.

II

Площадь пустынна, набережные безлюдны.
Больше лиц на стенах кафе, чем в самом кафе:
дева в шальварах наигрывает на лютне
такому же Мустафе.
О, девятнадцатый век! Тоска по востоку! Поза
изгнанника на скале! И, как лейкоцит в крови,
луна в твореньях певцов, сгоравших от туберкулеза,
писавших, что -- от любви.

III

Ночью здесь делать нечего. Ни нежной Дузе', ни арий.
Одинокий каблук выстукивает диабаз.
Под фонарем ваша тень, как дрогнувший карбонарий,
отшатывается от вас
и выдыхает пар. Ночью мы разговариваем
с собственным эхом; оно обдает теплом
мраморный, гулкий, пустой аквариум
с запотевшим стеклом.

IV

За золотой чешуей всплывших в канале окон --
масло в бронзовых рамах, угол рояля, вещь.
Вот что прячут внутри, штору задернув, окунь!
жаброй хлопая, лещ!
От нечаянной встречи под потолком с богиней,
сбросившей все с себя, кружится голова,
и подъезды, чье н?бо воспалено ангиной
лампочки, произносят "а".

V

Как здесь били хвостом! Как здесь лещами ви'лись!
Как, вертясь, нерестясь, шли косяком в овал
зеркала! В епанче белый глубокий вырез
как волновал!
Как сирокко -- лагуну. Как посреди панели
здесь превращались юбки и панталоны в щи!
Где они все теперь -- эти маски, полишинели,
перевертни, плащи?

VI

Так меркнут люстры в опере; так на убыль
к ночи идут в объеме медузами купола.
Так сужается улица, вьющаяся как угорь,
и площадь -- как камбала.
Так подбирает гребни, выпавшие из женских
взбитых причесок, для дочерей Нерей,
оставляя нетронутым желтый бесплатный жемчуг
уличных фонарей.

VII

Так смолкают оркестры. Город сродни попытке
воздуха удержать ноту от тишины,
и дворцы стоят, как сдвинутые пюпитры,
плохо освещены.
Только фальцет звезды меж телеграфных линий --
там, где глубоким сном спит гражданин Перми.1
Но вода аплодирует, и набережная -- как иней,
осевший на до-ре-ми.

VIII

И питомец Лоррена, согнув колено,
спихивая, как за борт, буквы в конец строки,
тщится рассудок предохранить от крена
выпитому вопреки.
Тянет раздеться, скинуть суконный панцирь,
рухнуть в кровать, прижаться к живой кости,
как к горячему зеркалу, с чьей амальгамы пальцем
нежность не соскрести.

1982


 

Венецианские строфы (2)



Геннадию Шмакову

I

Смятое за ночь облако расправляет мучнистый парус.
От пощечины булочника матовая щека
приобретает румянец, и вспыхивает стеклярус
в лавке ростовщика.
Мусорщики плывут. Как прутьями по ограде
школьники на бегу, утренние лучи
перебирают колонны, аркады, пряди
водорослей, кирпичи.

II

Долго светает. Голый, холодный мрамор
бедер новой Сусанны сопровождаем при
погружении под воду стрекотом кинокамер
новых старцев. Два-три
грузных голубя, снявшихся с капители,
на лету превращаются в чаек: таков налог
на полет над водой, либо -- поклеп постели,
сонный, на потолок.

III

Сырость вползает в спальню, сводя лопатки
спящей красавицы, что ко всему глуха.
Так от хрустнувшей ветки ежатся куропатки,
и ангелы -- от греха.
Чуткую бязь в окне колеблют вдох и выдох.
Пена бледного шелка захлестывает, легка,
стулья и зеркало -- местный стеклянный выход
вещи из тупика.

IV

Свет разжимает ваш глаз, как раковину; ушную
раковину заполняет дребезг колоколов.
То бредут к водопою глотнуть речную
рябь стада куполов.
Из распахнутых ставней в ноздри вам бьет цикорий,
крепкий кофе, скомканное тряпье.
И макает в горло дракона златой Егорий,
как в чернила, копье.

V

День. Невесомая масса взятой в квадрат лазури,
оставляя весь мир -- всю синеву! -- в тылу,
припадает к стеклу всей грудью, как к амбразуре,
и сдается стеклу.
Кучерявая свора тщится настигнуть вора
в разгоревшейся шапке, норд-ост суля.
Город выглядит как толчея фарфора
и битого хрусталя.

VI

Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки,
как непарная обувь с ноги Творца,
ревностно топчут шпили, пилястры, арки,
выраженье лица.
Все помножено на два, кроме судьбы и кроме
самоей Н2О. Но, как всякое в мире "за",
в меньшинстве оставляет ее и кровли
праздная бирюза.

VII

Так выходят из вод, ошеломляя гладью
кожи бугристой берег, с цветком в руке,
забывая про платье, предоставляя платью
всплескивать вдалеке.
Так обдают вас брызгами. Те, кто бессмертен, пахнут
водорослями, отличаясь от вообще людей,
голубей отрывая от сумасшедших шахмат
на торцах площадей.

VIII

Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.

1982

 

[Foxy]

Оникс, да... Спасибо тебе за Бродского...

Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.

И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.

И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой.
- словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.

 

Приезжайте в Петербург....

[harutyan]

И все-таки напишу про Джона Проктора, хотя это тяжелее всего.
Авторское описание Джона уже приводила Britu .
У Миллера была идея поставить Проктора во главе недовольных Пэррисом, так же он думал заставить Джона в глубине желать смерти своей жен, но от обеих идей отказался (и правильно). По пьесе Проктор никакой не борец с системой , он обычный фермер которого заботит его хозяйство, а поскольку ферма его расположена в некотором удалении от Сайлема он и про аресты узнал с опозданием. Ну и помимо хозяйства, его мучает тот прискорбный факт , что он 7 месяцев назад поддался искушению в виде Абигайль Уильямс, о чем и жена постоянно напоминает своим скорбным видом. То есть он просто человек , и в жернова истории попал совершенно для себя неожиданно, впрочем как и многие другие. А дальше показано то, ради чего собственно наверное пьеса и затевалась – поведение людей попавших в гущу безнадежного, липкого абсурда из которого выход или петля или в лучшем случае тюрьма, причем большинство признавались и обвиняли других. Изначально Проктор вообще не намеревался вмешиваться во многом конечно из-за хлева и Абигайль (он ведь себя ел по этому поводу, чувство вины перед женой покоя не давало) ,да ему сперва и поверить то в реальность происходящего было сложно и только когда Элизабет забрали по навету Аблигейли , Джон ринулся ее спасать имея в активе только такого ненадежного свидетеля как податливая Мэри Уоррен. Ну а дальше …расстановка сил оказалась не в его пользу и тюрьма, пытки, безнадежность. Собственно так много буков , потому что довольно тяжело сразу подойти к главному , к финальной сцене , когда Проктор решает оговорить себя , чтобы сохранить жизнь. Ведь делает он это не потому что его сломали, не сломали ведь ни пытками ни одиночным заключением в полной изоляции от внешнего мира (Лукас вспомнился) , и не потому что боится смерти, а потому что ощущает себя грешником из-за фатальной ошибки с Абигайль и думает, что недостоин стоять рядом в Ребеккой Нёрс. Но даже у человека считающего себя конченным есть черта которую он не может преступить, для Проктора это документ с его признанием приколоченный к двери церкви. Он говорит о том что не может потерять свое доброе имя, что означает что не сможет жить потеряв самоуважение . И более того Джон прекрасно понял для каких судья будет использовать документ с его подписью, что по сути это предательство Ребекки и других осужденных, и картбланш на новые казни «посмотрите признался Джон Проктор в виновность которого никто не верил» Изначально упрямый судья требовал чтобы Джон оговорил Ребекку ни или хоть кого ни будь, как делали все те, кто избег виселицы но это для Джона не было совершенно неприемлемо, потому судья согласился просто на подпись , но и это оказалось через край. Ну не может честный человек пойти на это и спокойно жить дальше . И не в грехах дело , не прогнулась перед так называемым судом безгрешная Ребекка, и в конце концов не прогнулся грешный Джон, несмотря на все уговоры Хейла. Потому и он и впечатляет, все правильно сделал. И Элизабет потому его не уговаривала, что все понимала. Простите за сумбур, я человек утомленной жарой и сидератами и вообще не филолог, а тема тяжелая.

[Shenda]

Хару - 8900!

 

Очень интересно читать о Прокторе, даже не зная пьесы.

Хару! Все правильно сказала.
Есть вещи, которые нельзя делать ни при каких условиях и обстоятельствах.

---------- Сообщение добавлено в 18:56 ---------- Предыдущее сообщение было в 18:44 ----------

И, да, животрепещет вопрос Лукас-9
?????

---------- Сообщение добавлено в 19:11 ---------- Предыдущее сообщение было в 18:56 ----------

Сегодня чуть не погорела...
Были гости, воткнула в телевизор флешку с фотками. Хорошо, что телевизор медленно соображает и я заметила портрет мистера Торнтона, а не фото племянницы.
Мораль: храните сокровища в индивидуальных сокровищницах.

[Onyx]

Я ещё пофлужу Бродским и Набережной Неисцелимых с картинками.

Зимой в этом городе, особенно по воскресеньям, просыпаешься под звон бесчисленных колоколов, точно за кисеей позвякивает на серебряном подносе гигантский чайный сервиз в жемчужном небе. Распахиваешь окно, и комнату вмиг затопляет та уличная, наполненная колокольным гулом дымка, которая частью сырой кислород, частью кофе и молитвы. Неважно, какие таблетки и сколько надо проглотить в это утро, – ты понимаешь, что не все кончено. Неважно и насколько ты автономен, сколько раз тебя предавали, насколько досконально и удручающе твое представление о себе, – тут допускаешь, что еще есть надежда, по меньшей мере – будущее. (Надежда, сказал Фрэнсис Бэкон, хороший завтрак, но плохой ужин.) Источник этого оптимизма – дымка; ее молитвенная часть, особенно если время завтрака. В такие дни город действительно приобретает фарфоровый вид, оцинкованные купола и без того сродни чайникам или опрокинутым чашкам, а наклонные профили колоколен звенят, как забытые ложки, и тают в небе. Не говоря уже о чайках и голубях, то сгущающихся, то тающих в воздухе. При всей пригодности этого места для медовых месяцев, я часто думал, не испробовать ли его и для разводов – как для тянущихся, так и для завершенных? На этом фоне меркнет любой разрыв; никакой эгоист, прав он или неправ, не сумеет долго блистать в этих фарфоровых декорациях у хрустальной воды, ибо они затмят чью угодно игру. Я знаю, что вышепредложенное может весьма неприятно отразиться на ценах, даже зимой. Но люди любят свои мелодрамы больше, чем архитектуру, и беспокоиться мне не о чем. Странно, что красота ценится ниже психологии, но пока это так, этот город мне по карману – то есть до самой смерти, возможно, и после.

 

Я всегда был приверженцем мнения, что Бог или, по крайней мере, Его дух есть время. Может быть, это идея моего собственного производства, но теперь уже не вспомнить. В любом случае, я всегда считал, что раз Дух Божий носился над водою, вода должна была его отражать. Отсюда моя слабость к воде, к ее складкам, морщинам, ряби и – раз я с Севера – к ее серости. Я просто считаю, что вода есть образ времени, и под всякий Новый год, в несколько языческом духе, стараюсь оказаться у воды, предпочтительно у моря или у океана, чтобы застать всплытие новой порции, нового стакана времени. Я не жду голой девы верхом на раковине; я жду облака или гребня волны, бьющей в берег в полночь. Для меня это и есть время, выходящее из воды, и я гляжу на кружевной рисунок, оставленный на берегу, не с цыганской проницательностью, а с нежностью и благодарностью.

 

Зимний свет в этом городе! У него есть исключительное свойство увеличивать разрешающую способность глаза до микроскопической точности – зрачок, особенно серой или горчично-медовой разновидности, посрамляет любой хассельбладовский объектив и доводит будущие воспоминания до резкости снимка из «Нешнл Джиографик». Бодрая синева неба; солнце, улизнув от своего золотого двойника у подножия Сан-Джорджо, скользит по несметной чешуе плещущей ряби Лагуны; за спиной, под колоннадой Палаццо Дукале, коренастые ребята в шубах наяривают «Eine Kleine Nachtmusik", специально для тебя, усевшегося на белом стуле и щурящегося на сумасшедшие гамбиты голубей на шахматной доске огромного кампо. Эспрессо на дне твоей чашки – единственная, как ты понимаешь, черная точка на мили вокруг. Таков здешний полдень. По утрам этот свет припадает грудью к оконному стеклу и, разжав твой глаз точно раковину, бежит дальше, перебирая длинными лучами аркады, колоннады, кирпичные трубы, святых и львов – как бегущие сломя голову школьники прутьями по железной ограде парка или сада. «Изобрази», – кричит он, то ли принимая тебя за какого-то Каналетто, Карпаччо, Гварди, то ли не полагаясь на способность твоей сетчатки вместить то, что он предлагает, тем более – на способность твоего мозга это впитать. Возможно, последним первое и объясняется. Возможно, последнее и первое суть синонимы. Возможно, искусство есть просто реакция организма на собственную малоемкость. Как бы то ни было, ты подчиняешься приказу и хватаешь камеру, дополняющую что зрачок, что клетки мозга. Придись этому городу туго с деньгами, он может обратиться к Кодаку за финансовой помощью – или же обложить его продукцию диким налогом. И точно так же, пока существует этот город, пока он освещен зимним светом, акции Кодака – лучшее помещение капитала.

 

На закате все города прекрасны, но некоторые прекраснее. Рельефы становятся мягче, колонны круглее, капители кудрявее, карнизы четче, шпили тверже, ниши глубже, одежды апостолов складчатей, ангелы невесомей. На улицах темнеет, но еще не кончился день для набережных и того гигантского жидкого зеркала, где моторки, катера, гондолы, шлюпки и барки, как раскиданная старая обувь, ревностно топчут барочные и готические фасады, не щадя ни твоего лица, ни мимолетного облака. «Изобрази», – шепчет зимний свет, налетев на кирпичную стену больницы или вернувшись в родной рай фронтона Сан-Закариа после долгого космического перелета. И ты чувствуешь усталость этого света, отдыхающего в мраморных раковинах Закариа час-другой, пока земля подставляет светилу другую щеку. Таков зимний свет в чистом виде. Ни тепла, ни энергии он не несет, растеряв их где-то во вселенной или в соседних тучах. Единственное желание его частиц – достичь предмета, большого ли, малого, и сделать его видимым. Это частный свет, свет Джорджоне или Беллини, а не Тьеполо или Тинторетто. И город нежится в нем, наслаждаясь его касаниями, лаской бесконечности, откуда он явился. В конечном счете, именно предмет и делает бесконечность частной.

 

За эти годы, за долгие пребывания и короткие наезды, я был здесь, по-моему, счастлив и несчастлив примерно в равной мере. Это не так важно уже потому, что я приезжал сюда не с романтическими целями, а поработать, закончить вещь, перевести, написать пару стихотворений, если повезет; просто быть. То есть ни для медового месяца (ближе всего к которому я подошел много лет назад, на острове Иския у Сиены), ни для развода. Я, значит, работал. Счастье и горе просто навещали, хотя иногда оставались и после меня, словно прислуга. Я давно пришел к выводу, что не превращать свою эмоциональную жизнь в пищу – это добродетель. Работы всегда вдоволь, не говоря о том, что вдоволь внешнего мира. В конце концов, всегда остается этот город. И пока он есть, я не верю, чтобы я или кто угодно мог поддаться гипнозу или ослеплению любовной трагедии. Помню один день – день, когда, проведя здесь в одиночку месяц, я должен был уезжать и уже позавтракал в какой-то маленькой траттории в самом дальнем углу Фондамента Нуова жареной рыбой и полбутылкой вина. Нагрузившись, я направился к месту, где жил, чтобы собрать чемоданы и сесть на катер. Точка, перемещающаяся в этой гигантской акварели, я прошел четверть мили по Фондамента Нуова и повернул направо у больницы Джованни и Паоло. День был теплый, солнечный, небо голубое, все прекрасно. И спиной к Фондамента и Сан-Микеле, держась больничной стены, почти задевая ее левым плечом и щурясь на солнце, я вдруг понял: я кот. Кот, съевший рыбу. Обратись ко мне кто-нибудь в этот момент, я бы мяукнул. Я был абсолютно, животно счастлив. Разумеется, через двенадцать часов приземлившись в Нью-Йорке, я угодил в самую поганую ситуацию за всю свою жизнь – или так мне тогда показалось. Но кот еще не покинул меня; если бы не он, я бы по сей день лез на стены в какой-нибудь дорогой психиатрической клинике.

 

Повторяю: вода равна времени и снабжает красоту ее двойником. Отчасти вода, мы служим красоте на тот же манер. Полируя воду, город улучшает внешность времени, делает будущее прекраснее. Вот в этом его роль во вселенной и состоит. Ибо город покоится, а мы движемся. Слеза тому доказательство. Ибо мы уходим, а красота остается. Ибо мы направляемся к будущему, а красота есть вечное настоящее. Слеза есть попытка задержаться, остаться, слиться с городом. Но это против правил. Слеза есть движение вспять, дань будущего прошлому. Или же она есть результат вычитания большего из меньшего: красоты из человека. То же верно и для любви, ибо и любовь больше того, кто любит.

[harutyan]

Сегодня в 21-00 традиционный просмотр Спукса сезон 9 серия 1.
А дальше как пойдет.

[Entwife]

А я ещё пару слов о Суровом испытании. В фильме есть одна сцена, которой не было в книге, но которая очень точно дополняет образ Проктора. Абигайль, обокрав своего дядю, приходит в тюрьму, чтобы уговорить Джона бежать вместе с ней, обещает подкупить тюремщика, чтобы устроить побег, и сулит новую жизнь. Однако Джон, точно зная, что утром будет повешен, всё же предпочёл смерть, а не спасение из рук девицы, которая то в ведьмы записывалась, то в охотницы на ведьм, и не согласился строить новую жизнь на фундаменте украденного.

Опух! Спасибо за Венецию

Я как-то смотрела какой-то детектив, там действие в Венеции происходит. Я больше на интерьеры и улицы смотрела. чем за действием следила.
Жаль, что материальная возможность куда-то поехать у нас поздно появилась и тут же перекрылась другими проблемами. Но может быть...
 

[harutyan]

Для того чтобы совпадал хронометрах при просмотре Спукса смотрим не немецкую версию, потому что в ней хронометрах как раз другой , она хороша для скринов и индивидуального просмотра .

[Aliona]

Ну что, погнали?

О, а я в шоколадной викторине у Оина и Глоина 2-е место заняла
Делюсь с вами призом!


---------- Сообщение добавлено в 20:03 ---------- Предыдущее сообщение было в 20:00 ----------

Лууукас в костюме

---------- Сообщение добавлено в 20:04 ---------- Предыдущее сообщение было в 20:03 ----------

А Гарри женится захотелось...

[harutyan]

Такое ощущение что Гарри всегда мечтал о многолюдных похоронах для Рут О_о