[Estell Greydaw]

А в десяти саженях слева от него, за тонкой кисейной занавеской, вцепившись побелевшими пальцами в мраморный резной подоконник ложи, застыл, словно каменный, юный барон Даннавиру.
«Я не хочу убивать.
Все бессмысленно.
Зачем?
Я не боюсь смерти – так просто умереть! Только не сопротивляться…
Но…»
«Смотри, этинда, ты будешь сражаться. У тебя только два выбора: победить или умереть. Если ты откажешься сражаться, она станет игрушкой для моей личной гвардии. У меня есть хорошие колдуны, которые не дадут ей быстро умереть, как вы это любите, так что ее ждет очень много веселья. Если же согласишься, то я дам ей свободу в случае твоей победы. Если ты проиграешь, она будет подарена императору».
Он согласился – что-то же надо было сделать! Ее не убьют просто так, и умереть не позволят: этот человек не лгал, это чувствовалось.
«Я ненавижу вас. Ненавижу вас, млеющих от восторга при виде крови, упивающихся болью, ценящих красоту смерти – не своей».
Даннавиру всхлипнул и сполз на пол. Герцог подхватил его, усадил в кресло – больше ничем не мог помочь ему.
Прыжок, удар, лязганье стали, снова удар.
Алый всплеск.
«Я ненавижу вас!»
Длинная Смерть пошатнулся, с каким-то странным, почти детским удивлением и при этом почему-то с облегчением глядя на собственную кровь, хлынувшую из рассеченного живота… это было последним, что он видел и чувствовал.
Герцог вздохнул. Эльф определенно протянет долго. И выйдет в финал.
Подозвал слугу:
—Ну что, каковы ставки?
—На эльфа ставят, на его победу, ваше высочество. Если эльф проиграет в конце, кто-то сможет получить очень много денег.
Герцог задумался. Конечно, Лирданарван – еще тот любитель тратить денежки, но чтобы он их добывал вот так, жульничая на ставках? Он отпустил слугу, повернулся к барону, почти пришедшему в себя:
—Даннавиру, а эльф… проиграет?
Барон покачал головой, поморщился, сжал виски:
—Я… не знаю. И да, и нет. Я получил выигрыш, но чувствую, что если буду продолжать ставить на эльфа, то проиграю. Но… какая разница, я могу ведь и не дожить до конца этого… представления. Я чувствую этого эльфа, как себя… Им движет ненависть и боль…
—Я вызову тебе паланкин и тебя отнесут домой.
—Не надо, мой господин, — Даннавиру закрыл глаза. — Мне кажется, я должен остаться здесь. Это важно… очень. Важно.
Герцог протянул ему бокал:
—Выпей, может быть, станет легче.
Юноша кивнул, морщась, взял хрусталь дрожащей рукой. Отпил большой глоток:
—Мой господин… дайте мне слово. Дайте слово, если я умру тут, вы покинете столицу, как только это кончится… чем бы оно ни кончилось. Так будет лучше и безопаснее всего для вас и для… нашего дела.
Орован нервно сжал пальцами подбородок. Предчувствия Даннавиру еще никогда не обманывали. Паренек был настоящим атэлиэром, хоть и неопытным еще. Очень хотелось спросить – почему покинуть столицу и что должно случиться, но он понимал, что в том состоянии, в каком сейчас атэлиер, внятных ответов не будет, но и так ясно, что грядет какая-нибудь пакость.
Герцог бросил взгляд на ложу Вэрш. За занавесками нельзя было разглядеть, кто там находится, но ему уже доложили, что там только Даларанта со своим гостем, каким-то священнослужителем, судя по длинной черной рясе с капюшоном и широкому алому поясу – жрецом Крайэса. С чего бы Даларанте водить такие тесные знакомства со служителями бога ночи, она же вроде склоняется к служению Ялатари?.. Впрочем, ложа маркграфа Хайрэн пуста, так что под черно-красным одеянием наверняка скрывается вовсе не монах, а принц Реларьен, маркграф Хайрэн.
С ложи Вэрш он перевел взгляд на императорскую. Эльфийка была уже там, сидела рядом с седым, но вполне еще свежим мужчиной в ослепительно белых одеждах – императором. Девчонка смотрела в одну точку широко распахнутыми глазами. И дрожала – Орован не столько видел, сколько чувствовал это. Даннавиру тронул его за локоть:
—Она напугана. Я слышу ее страх. Так не боятся за отцов. Так боятся за любимых…
Оровандаттон пожал плечами:
—Мы не знаем, каковы семейные отношения и привязанности у эльфов. Говорят, для них семья, клан – это святое. Никто не поднимет руки на брата, даже худого слова не скажет. Не то, что у нас… да. И сними ставки – проиграешь.
Даннавиру грустно улыбнулся:
—Вам я верю. Хоть вы и не видите.
—Это потому, что я очень хорошо знаю своего братца.
С арены между тем унесли убитого пинотаона, присыпали кровавые пятна свежим песочком. Все это время эльф просидел на коленях неподалеку от входа на площадку, даже не пошевелился. И только когда прозвучали трубы и на арену вышел новый пинотаон, этинда легко вскочил на ноги.
Его противником на этот раз оказался Тайлир, плечистый громила в панцире и наручах, в шлеме и наголенниках. И с мечом – тяжелым двуручником, длиной едва ли не в рост обычного человека.
С верхних рядов, где сидела публика попроще, засвистели и загалдели. Вылетело надкушенное яблоко, Тайлир обманчиво лениво повернулся, махнул мечом и на арену упали две почти равные половинки плода.
Тайлира многие не любили за то, что он пер напролом и сминал противника слишком быстро, лишая зрителей обещанного зрелища.
Те же, кто снова поставил на эльфа, приуныли.
Тайлир пошел в атаку, явно намереваясь разделать эльфа на куски, причем без особых изысков. Но ловкий и подвижный эльф увернулся, ударив по прикрытому кольчужной юбкой бедру. Брызнули серебристые колечки и капли крови. Публика торжествующе загалдела. Пинотаон, казалось, этого даже и не заметил, развернулся, и тяжеленный двуручник наискось свистнул в воздухе. Эльф прыгнул, уходя от удара.
Теперь он стоял прямо перед Тайлиром.
С верхних галерей свистели и выкрикивали обидные слова в адрес пинотаона. Орован встал и подошел к парапету – поединок его заинтересовал. Даннавиру стоял рядом, чуть позади, держась за столбик, поддерживающий занавеси.
—Орован, у него два пути: либо вымотать этого медведя, либо наоборот, покончить с ним как можно быстрее. Сейчас он решает, что делать.
—Да, — Орован кивнул.
—Он убьет его сейчас. Я вижу…
И верно.
Тайлир ломанулся вперед, в своей излюбленной манере стенобитного тарана, надеясь, видимо, просто-напросто смять хрупкого на вид противника массой своего бронированного тела.
Но эльф отвел своим узким мечом тяжелый двуручник, а точнее – сам двинулся вперед, отклонив в сторону чужой меч. На такой удар может решиться только тот, кто готов умереть сам. Продолжая движение, узкий эльфийский сирда проскользил по лезвию двуручника, высекая искры, скользнул по наплечнику и… Тайлир упал на следующем шаге, как подкошенный. Хлынула алая струя из разрезанной шеи.
С верхних галерей раздался дружный выдох и… оглушительные аплодисменты сотрясли Арену сверху донизу.
Эльф отошел на несколько шагов, сел на колени и положил перед собой меч. Опустил голову. Служители вошли на арену, чтобы вынести тело. Внимание зрителей переключилось на них. Только Даннавиру, не отрываясь, смотрел на него. И вдруг, сдавленно охнув, на миг потерял сознание, как давеча, и рухнул в свое кресло.
И в этот же миг эльф вскочил на ноги, подхватил меч и молнией помчался к бортику арены. Прыгнул, прыгнул так высоко, как не может прыгнуть человек. Ударил меч. Брызнула кровь. Эльф оказался в императорской ложе. На парапете мешком обмякло тело охранника.
Из лож напротив охрана наводила арбалеты, но стрелки медлили, боясь попасть в императора.
Эльф встретился глазами с девушкой в золотом ожерелье. Она вдруг схватилась обеими руками за этот ошейник и крикнула:
—Экр'эс!
Он взмахнул мечом:
—Старэ, ньеса … .7.
голова девушки упала на колени императору, в тот же миг в спину эльфа вонзились четыре арбалетных болта, и спустя ничтожно краткое мгновение его меч рассек грудь императора, так и не успевшего вскочить.
Яркая вспышка, короткий приказ, и тьма.
«Я сделал все, что мог.
Прости, моя звездочка, что так вышло.
Прости…»
Все случилось очень быстро и быстро закончилось. Когда охрана наконец вбежала в ложу, эльф был неподвижен и мертв. Как и все остальные там.