[Indefinite]

Я уже это вешал, но не грех и повторить.

М.Жванецкий

Пишущему и показывающему

Я и говорю: непривычно жить нынче.

Ну, тем, что горит, взрывается и падает, нас не удивишь.

Но истеричность пишущих!

Крики «пожар», «горим», «тонем», «убивают», «спасите», «спасайтесь», «караул», «маму, маму бей!» довели нас до полного отупения.

А когда надо спасать лично тех, кто годами орал «спасайся!», - никого рядом не оказалось.

Наверное, население не так требует, как покупает эти вопли, то есть включает, читает, слушает это все, раскрыв рот, и в этот раскрытый рот ему вкладывают блендамед, жвачку, какие-то повязки, прокладки, туфли, духовки.

Продать отупевшему легче, но звать на помощь уже не надо. Сколько ты ему показывал трупов, как здорово покадрово показал отрезание головы у живого человека, как ты бежал рядом и записывал крик матери разорванного ребенка. Ты заставлял нас выключать твой телевизор по десять раз за час, чтоб не видеть, не слышать, не присутствовать при ампутациях, крови, расстреле, рвоте.

Что ж ты теперь требуешь или уже просишь сочувствия к себе, у которого отнимают эту свободу?

Если ты спросишь меня, что я чувствую по поводу твоих тревог, - сложные чувства, отвечу я максимально деликатно... Все еще деликатно... Пока еще с той довоенной воспитанностью. Конечно, я за свободу, но я за свою свободу, не за твою. Ты уже не зеркало общества, ты отражаешь только себя и требуешь для себя, и видишь себя.

Ты разрушаешь во мне все, к чему я не разрешал прикасаться даже самым близким. А ты влезаешь туда и хозяйничаешь, и гремишь, и уничтожаешь мое сострадание, мое отношение к женщине, мою личную жизнь и мое нежелание вмешиваться в личную жизнь другого. Ты сделал печатными непечатные слова. Ты открыл мой слух для брани в эфире, заставил меня уже не морщиться, а свернуться комком. Ты долго держался на моей ненависти к запретам. Но ты меня довел до последнего.

Я, кого запрещали и вырезали, уже своей рукой вырезал бы тебя целиком.

Столько презрения к собственному народу в виде зрителя и читателя я не встречал. «Им это надо. Они это едят. Дайте им кровь, секс и драки... А вы не хотите смотреть - выключайте». В том-то и дело, что тебя не выключишь. Погасишь изображение - останется звук в машине, в толпе, на улице, в дискотеке, у моря, на вокзале, в поезде.

Твои мысли, твои тексты, твои буквы и слова в песнях.

Ты слушал свои слова в песнях?.. - Дядя, а ты не слушай слова, - сказал мне ребенок. - Ты танцуй, дядя.

Танцую, детка, танцую.

Чем выковырять твои слова? Но слова в песнях - самое безобидное. Хоть под отбойный молоток. Не овладел отбойным молотком - не справишься с партнершей. Я не о песнях для танцев. Я о том, что ты показываешь этим детям. Какими заголовками ты привлекаешь их: «Милый, убей мою маму». Наверное, с этим заголовком твою газету купили. Ты получил этот рубль...

Я еще несколько лет назад удивился.

Группа образованных журналистов пыталась издать газету, написанную матом. Печатать непечатный мат. Почему печатать мат можно, а учить детей мату нельзя? Почему показывать отрезание головы можно, а носить при себе ножи детям нельзя?

Где же логика?

Когда рядом с нами в ресторане начинают громко говорить матом, мы втягиваем голову в плечи. Мы нервничаем. Мы понимаем, что скоро нас начнут бить. Это сигнал об изменении обстановки в худшую сторону.

Ты решил меня издергать и таким способом: разрушив нервы, отняв лечение, оставив рекламу каких-то таблеток.

Ты не выдержал испытание деньгами и в соревновании с коллегами ворвался во все, что я берег для себя.

Да, толпы проституток.

Да, нищие.

Но ты же не нищий.

Ты бесконечно борешься с президентом и подмигиваешь нам - «поддержите».

В чем тебя поддержать?

Это ты лично, будучи зеркалом, в котором ты лично отражаешься, ведешь свою личную, тебе одному понятную бесконечную борьбу с равным тебе по классу.

Я хочу тебя спросить об одном: ты анекдоты о президенте слышал?

Если народ молчит, чье мнение ты выражаешь?

На книжных развалах все, что ты написал.

В эфире все, что ты придумал.

Чью свободу ущемляют?!

Пенсии платят, зарплату платят, шахтеры на рельсах не лежат.

На улицах ногу поставить некуда. Головы прохожих тонут в море машин.

Это Москва, конечно. Но разве Москва была такой?

На улицах меньше крови, чем на экране. Ты собрал трупы со всей страны. Если ты не начнешь последние известия со взрыва, пожара и сполошливого кудахтанья дикторши с выпученными глазами, ты ничего не заработаешь. Ты будешь мне что-то бормотать про рейтинг. Я тебе говорю, что погибаю, заболеваю, трогаюсь умом от твоих известий, а ты мне про рейтинг и что я могу выключить.

Что выключить?!!

Как выключить последние известия?

Ты собираешь вонь, кровь и грязь по всей стране.

Взорвался газ в Таганроге... Ну?..

Как огромна эта страна, ты знаешь! Каждый час, каждую минуту что-то взрывается, кто-то стреляет. И обязательно патрульный сбегает от караульного. И кто-то вешается. И кто-то же и счастлив!

Ты посмотри, сколько новых домов, сколько машин. Да просто расскажи себе, почему ты зимой такой загорелый, вот тебе и будет светлая новость...

Но нет, ты в своей борьбе с президентом ни разу не ответил на вопрос: «Почему?»

Поставишь вопрос, и сразу упадет накал.

Сколько оружия клепала вся страна.

Оно висело на стене. Оно должно было выстрелить. Откуда оружие? Откуда взрывчатка? Как она уходит со склада?

Ты в этой своей личной денежной драке потерял главное.

Тебя уже не боятся начальники. Ты их приучил к этим судорогам. Что может быть интереснее генпрокурора с бабами! Если уже и это сработало?!

Я в твоих играх не участвую!

Знаешь - выключилась твоя 6aшня, и стало тише.

Появилась осень, появился воздух, появились птицы, вошла в дом тишина. Еще чуть-чуть, и мы бы за говорили друг с другом.

Но раздались срочные крики: «Ремонтируй быстрее! Тяни времянку! Загоняй самосвал! Включай компрессор!»

Застучало, завыло, и опять зaсуетился голубой экран.