А на льду его уже ждал наследственный хтон, приглашающий на макабр.
И это было лихо. Это было безумно и вдохновенно на грани транса. Это был дикий ритуал жертвоприношения. Это был… последний зейбекико*.
Совершенно восхитительный и эстетически тоже: массивный тяжелый монстр – и против него изящный, гибкий, ловкий, маневренный Торин.
И летящие из-за его спины орлы, будто его волей вызванные.
И вброшенный в руки Азога булыжник его же кистеня – как апофеоз этого светлого куража. Торин аж голову набок склонил, любуясь делом рук своих: а что, мол, пожалуй, свистнуто, и даже не средне. И глазищи совершенно шальные.
А потом Торин как завороженный шел за плывущим подо льдом псевдо-трупом врага. Потому что не мог поверить, что тот наконец мертв… И потому что не хотел обманывать свою смерть. Его час пришел, он это знал и не жалел об этом.
Но это не отменяло честной игры, которую он всегда вел со смертью, сопротивляясь до конца и стараясь извлечь из своих самоубийственных кульбитов максимум практической пользы для других.
И в этот последний раз он удерживает клинч, сколько возможно, даже понимая, что это бессмысленно…
И все-таки ему больно, больно прощаться с этим миром, которому он так страстно хотел вернуть энергию своего народа; с Домом, которого так больше и не увидел живым и цветущим; со своими кхазад, для которых, ему мнится, так мало успел сделать…
Но все, что ему осталось – попрощаться со своим спутником, с которым они не сумели одолеть целого пути.
Сдавленно вскрикнет Бильбо, поняв, что рана смертельна. И Торин улыбнется окровавленными губами, и благословит на долгую счастливую жизнь, и отдаст взглядом последний здешний свет. И этот свет погаснет, и Бильбо обнимет эту прекрасную буйную голову, не искавшую в жизни покоя, и будет беспомощно шептать, что орлы, ну орлы же…
Но горше травы разлуки – полынь полдорог.
И Торин, и Бильбо – оба они в критический момент совершили роковые ошибки, связанные с верой. Бильбо позволил страху затмить единственно верный ориентир для оной. Торин же в минуту слабости, наоборот, отдался слишком безоглядному доверию и вере в гномье Счастливое Число, не видя, что с тем происходит на самом деле.
Но бОльшая часть вины – все-таки на Бильбо, как находившемся в несравнимо более благополучном состоянии и преступившем против взаимности.
В результате жестоко срезались оба. Торин ушел в порочном убеждении, что недостоин носить корону, что предательство короля в нем – благодеяние и поступок "настоящего друга".
А Бильбо… Бильбо так и не понял, что натворил – внутренние катастрофы не так очевидны, как летящий на город дракон. (Хи-хи. А по поводу своей вины перед Эсгаротом он тоже не парился. Вот это я понимаю – здоровая психика. И никто не предъявляет ему за это претензий. Воистину, люби себя – и зритель к тебе потянется). Ему и в голову не приходит, что это он должен просить прощения у Торина, а не наоборот.
Может быть, когда-нибудь он что-нибудь поймет. Может быть, годы спустя ему начнет сниться Эребор и тот, с кем он о чем-то не договорил тогда… чего-то не дослушал… а главное, не доделал.
А может быть, и даже наверняка, ничего подобного не случится.
Но пока хоббит возвращается домой. И первым делом сбрасывает должность на службе Его Величества, как походную одежду. Кесарю кесарево, а соседи не поймут.
Но… кто же он, нежданный возвращенец, которому, похоже, никто не рад?
У него нет имени, у него нет лица…
Но он пришел не из пустоты. Там, откуда он пришел, остался тот, кто был ему другом. Кто удостоверит его подлинность.
И тогда идентифицированный господин Бэггинс наконец сможет войти в свой разграбленный мини-Эребор, проекция которого на настоящий на мгновение звучит иронически-пародийно…
Но Бэг Энд – это еще и просто Бэг Энд. Малая частичка огромного Дома, за который умер Торин. Частичка, которую он завещал Бильбо.
Она – лучше, чем кривые, глухие окольные тропы**, ждущие оставшихся в живых полдорожников.
Дом – это место, где могут расти не только деревья.
____________________________________
*
http://hellas-songs.ru/collection/3/
** Ёсано Акико
Трусость
Сказали мне, что эта дорога
Меня приведет к океану смерти,
И я с полпути повернула вспять.
С тех пор все тянутся передо мною
Кривые, глухие окольные тропы…