[Ketvelin]

Любовь, любовь, любовь / Love, Love, Love — Часть 1 (2016)

Демонстрация: 22 сентября — 18 декабря 2016 г.



Автор: Майк Бартлетт
Кеннет — Ричард Армитидж
Сандра — Эми Райан
Генри — Алекс Херт
Джейми — Бен Розенфельд
Роз — Зои Казан

Вторым возвращением Ричарда на сцену стал спектакль «Любовь. Любовь. Любовь», поставленный Roundabout Theatre Company на Манхэттене. В прессе неоднократно замечалось, что это театр, не входящий в Бродвейское сообщество, однако актёр полагал, что нашёл то, что нужно: «В Нью-Йорке “Roundabout” ближе всего к тому, что я понимаю под хорошим репертуарным театром. Я знал о существовании “Roundabout”, сколько себя помню. Поэтому да, быть приглашённым в семью “Roundabout” действительно прекрасно». По словам Ричарда, то, что он оказался в этой труппе, не случайность: «Я уже некоторое время присматривался к Roundabout. Пару лет назад я познакомился с заведующим актёрским отделом Джимом Карнаханом, и он стал моим очень верным сторонником. Он дважды приходил посмотреть “Суровое испытание” в Лондоне. Роль пришла ко мне в нужное время. Я пытался поработать с Маклом Майером и Майком Бартлеттом. Мы с Майком вышли из одной среды. Чем больше я узнавал его, тем больше понимал, что мы относимся к одному поколению, у нас одинаковые интересы и в своём роде одинаковый философский подход к жизни. Эта пьеса отлично вписывается в мой мир. Она оказалась как раз к месту».

Охватывая период более четырех десятилетий, чёрная комедия «Любовь. Любовь. Любовь» рассказывает о том, что происходит, когда двое молодых людей, проповедовавших свободную любовь в 60-х годах, сталкиваются лицом к лицу с суровой реальностью сегодняшнего мира. Переводя их от страсти к безразличию и от безразличия к паранойе, пьеса рассказывает, что ждёт поколение бэби-бумеров, когда оно выходит на пенсию и осознаёт, что жизнь намного сложнее, чем казалось в юности.

На первый взгляд, это типичное бытописание. Но лишь на первый взгляд. В пьесе есть некоторые особенности, делающие её крайне интересной для актёров и, значит, для зрителей. Во-первых, редкая возможность сыграть своих героев в разных возрастах, не передавая роль партнёрам. В трёх актах Ричард выходил на сцену девятнадцатилетним, сорокалетним и шестидесятилетним. «Всё как бы начинается в репетиционном зале. Я не слишком беспокоился на этот счёт. Просто погрузился в первый акт, потому что именно с него мы начинали. Ясно, что это другое время... у персонажа другая энергетика, так что я просто позволил, чтобы о возрасте персонажа говорили его скорость и внешний облик, а также модуляции голоса и физическая сила. Во втором акте персонаж является моим ровесником, поэтому этот вопрос ушёл на второй план. Что до третьего акта, то опять же в пьесе Майк всё разложил по полочкам. Там есть ощущение, что герой слегка отрешён от мира и медленнее двигается. А ещё мы поработали над мелкими деталями. На мне были тапочки и кардиган, от которых мы в конечно счёте избавились. Они стали просто реквизитом, который помогает в процессе репетиций. И опять же, надо просто прислушиваться к скорости пьесы и позволить персонажу двигаться вместе с ней».
Несмотря на то, что актёры ощутимо пользовались гримом, возрастное различие смотрится всё же довольно условно, — это, скорее, театральный вариант, не подходящий для кинематографа. Но Ричард нашёл этому и другое объяснение: «На самом деле я работаю против возраста, потому что чувствую, что становясь старше, мы немного сопротивляемся этому. Мы можем выглядеть пожилыми или старыми, но это действительно прекрасно, как Майк вплетает всё это в те воспоминания и отсылки в третьем акте. Сандра (Эми Райан) упоминает, как лежит в саду, а в первом акте о том, как лежала на траве и была застигнута полицейским. То есть, он действительно дарит вам вспышку памяти в репликах. Всякий раз, когда героиня говорит это, я просто представляю её такой, какой она была в первом акте в этом ярком розовом платье».

Вторая особенность состоит в том, что в пьесе показана очень социальная тема —жизнь бэби-бумеров, поколения, родившегося в конце 50-х и стремившегося всячески наверстать упущенное родителями во время Второй мировой. Иными словами, персонажи рассказывали не только собственные истории, но и становились воплощением своего времени, давая зрителю обобщённое видение жизни поколения: «Я обратил внимание, что поколение британских бэби-бумеров отличается от американских. У нас не было войны во Вьетнаме, которая оказала огромное влияние на это поколение. Персонажи Сандры и Кеннета слишком самовлюблённые и эгоцентричные в видении собственного места в мире. Не думаю, что такое определение можно применить к каждому. Они вышли из шестидесятых с собственным видением будущего и с предубеждением против своих степенных родителей. И они проносят этот эгоцентризм через всю жизнь. А оказавшись в большинстве среди имеющих право голосовать, подобные им оказались способны заставить политиков удовлетворять их требования».

Ричард исходил из того, что помимо индивидуальных особенностей персонажей в пьесе есть некая общая плоскость, на которой герои находят друг друга. И эта плоскость — идея инфантильного, потребильского отношения к жизни, когда европейский образ жизни сначала восхищает и воодушевляет, а потом вдруг перестаёт восприниматься со всеми его ценностями и идеалами. Люди, которые в юности получили возможность немного побунтовать, не смогли расстаться с этой привычкой до старости, но с возрастом бунт превратился в равнодушие к окружающему. И в результате наиболее эмансипированные в юности превратились в зрелом возрасте в зависимых от всех и всего: «Совсем недавно “The Guardian” проводило исследование, кажется, Клинтон ссылалась на это в своей президентской кампании, говоря о взрослых, живущих в подвалах домов своих родителей. Женщины откладывают материнство, и это вызывает определённый уровень психологической дисфункции. Они ставят свою жизнь на паузу. Мужчины застревают в своей незрелости, возвращаясь жить в родительский дом, когда им за тридцать. Это становится “скороваркой” насилия, так как они не способны жить полноценной взрослой жизнью. И это не один или два человека, это довольно большая часть экономически несостоятельного поколения. И мы рискуем просто потерять это целое поколение...
Ещё одна вещь, о которой я никогда раньше не задумывался, — это число представителей поколения бэби-бумеров, наверное, в два раза превышающее Поколение X. Число их голосов — то, что также обсуждается в пьесе. Их способность выбирать тех политических деятелей, которые будут обеспечивать их наибольшую выгоду, — это не выдумка. Я не думаю, что Майк Бартлетт обязательно отвечает на какой-нибудь из вопросов о том, как капитализм работает для одних, а не для других, но он даёт зрителям доводы и, надеюсь, они вернутся домой и поговорят об этом в интересном ключе».

Ричард признавался, что при всей своей злободневности и внутренней драматичности пьеса забавна, и на протяжении всех четырёх недель репетиций не было ни одного невеселого дня: «Меня знают как довольно хмурого и мрачного человека, но я наслаждался каждым днём работы в репетиционном зале с актерами-коллегами и Майклом Майером. Должен заметить, что этот спектакль очень стимулирует и, на мой взгляд, это как-то связано со скоростью, энергией и самим текстом пьесы Майка».

Актёр не случайно сказал именно о тексте, а не о сюжете. При чтении пьесы нетрудно заметить, что большинство фраз настолько многозначны, что их легко вывернуть наизнанку. Читатель постоянно задаётся вопросами, почему это предложение заканчивается точкой, когда здесь должен стоять знак вопроса или восклицания, и зачем там пропуски. Очевидно, таким образом автор даёт свободу режиссеру и актёрам. В пропусках актерам позволительно добавлять слова и эмоции от себя, а режиссеру — выстраивать мизансцены.
Ричард также отмечал специфический ритм диалогов, называя диалоги персонажей «словесными теннисными матчами»: «…Примерно на третьей неделе репетиций Майк сказал мне, что был барабанщиком, и с этого момента для меня всё встало на свои места. Скорость пьесы, остановки, сокращения, пробелы, паузы, удары, моменты... всё это задает тон на странице. Майк очень и очень точен там, где хочет, чтобы ты двигался быстрее, и где хочет, чтобы ты притормозил. Значит, тебе следует прислушиваться к этому. В репетиционном зале мы пытались слегка ослабить [происходящее в пьесе]... у нас попросту ничего не вышло. Всё получается, только если ты полностью подчиняешься дирижёру, а дирижёром у нас является Майк Бартлетт. Это по-настоящему интересно, хотя во многом идёт вразрез с тем, что заложено в тебе, как в актёре. Ты должен понемногу изменять положение вещей, изменять ритм, чтобы он не надоедал, но в действительности ты этого не делаешь. Ты должен следовать ритму пьесы. В некотором смысле это облегчает тебе задачу, потому что он лучше знает, когда зрители рассмеются, и на самом деле это гораздо чаще происходит, чем не происходит. <…> Думаю, мы вошли в ритм пьесы только после первого показа, потому что зрители придали нам скорость и динамику, которых не было в репетиционном зале. Подобно тому, как каждый дом отличается от другого дома, так и каждый зритель реагирует по-разному. Думаю, это зависит от его личного опыта. Приятно чувствовать, что ты не только развлекаешь зрителя, но ещё и даёшь ему повод задуматься…»

Ричард говорил, что ему в очередной раз повезло с режиссёром и драматургом, потому что пьеса получилась неопределённого жанра: «Да, с изнанки она точно выглядит как семейная драма. Я понятия не имел, насколько эта пьеса смешная, пока мы не показали её зрителю. Не знал, найдёт ли она отклик у американской аудитории, потому что большинство отсылок [к происходящему вокруг героев] очень британские и сам характер пьесы очень британский. Но очевидно, что мы не такие уж разные». И это тоже очень важная особенность пьесы — показать проблему, возникшую в конкретном обществе, на основании национальной культуры, как проблему всего мира. Это то, что сближает актёров и зрителей, представителей разных культур и, в конце концов, членов театральной труппы: «Это одна из вещей, которые я по-настоящему ценю в этой пьесе. Когда работаешь в столь небольшом коллективе, ты получаешь возможность узнать каждого. Помню, мы начали репетировать 22 августа, и с тех пор я смеялся каждый день, который провёл с этими людьми. Это на меня не похоже. Это было очень приятно. Мы стали друзьями. Я очень дорожу нашей маленькой семьей. Мы и есть семья».

Одной из сложностей подготовки к роли было то, что Ричард принадлежал к так называемому «поколению Х», следующему за бэби-бумерами. Однако сам актёр полагал, что психологически немного старше и находится где-то посередине.
Готовясь к роли, Ричард, вопреки обыкновению, не завёл дневника для своего персонажа: «К любому произведению, что приходит к тебе, ты тем или иным образом находишь свой подход. Если попробуешь применить одинаковые правила ко всему, это не всегда сработает, и ты обнаружишь себя пытающимся заткнуть круглую дыру квадратной пробкой. Я сделал подготовительную работу к этой [пьесе]. Изучил период, о котором писал Майк. В шестидесятые я ещё не появился на свет. Я родился в начале семидесятых, поэтому процесс [изучения] был действительно увлекательным и вылился в форму дневника в картинках. Я просто собрал фотоальбом с таким множеством изображений, с каким только смог найти, и поделился им с Майклом Майером, нашим режиссером. Я понял, что были вещи, о которых американцы могли и не слышать, например, протесты против подушного налога. Когда мы оказались в репетиционном зале, работа началась незамедлительно. Было не так много разговоров о прошлом, а больше [обсуждение] самого текста и его структуры, попытки поставить всё это на ноги так быстро, насколько это возможно. Это был очень быстрый процесс, обычно я этому сопротивляюсь. Мне нравится тратить много времени на подготовительную работу, но мы встали на ноги уже на третий день. Думаю, это здорово, перейти к активным действиям так быстро. Это действительно давало свободу».

Партнёром Ричарда была Эми Райан, известная на Бродвее и проведшая на сцене большую часть творческой жизни. «Перед тем, как приступить к проекту, из того, что люди о ней говорили, я знал, что работать с ней будет здорово. Очевидно, что она бывалая бродвейская актриса, которая получила большое количество наград. Мы побеседовали с ней перед началом работы, и я просто понял, что она поддержит любое начинание. Это одна из замечательных вещей при работе с такими людьми, как она. Мы подстраховываем друг друга. Из-за скорости спектакля и ритмической связи с текстом дела иногда идут неправильно, но мы оба скорее наслаждаемся этими моментами, нежели позволяем им стать проблемой. Я могу увидеть, как в её глазах вспыхивают искры, и она действительно наслаждается игрой. Это реально здорово! Она не хочет говорить о происходящем слишком много. Ты просто даёшь произойти на сцене тому, что должно произойти, и мне это очень по душе. Мне нравится, что работа идёт своим чередом без лишних комментариев. Она [Эми] очень и очень уникальный человек в плане совместной работы».

 

Продолжение в следующем посте.