Оригинальные произведения

[Morinen]

О-о-о -вечная тема: "я теряю сознание и попадаю к эльфам..." [отмодерировано - М.К.] Вам, девушка, не сюда, а в трэд "Фанфики - уголок графомана".

Замечания по существу:
1) "Элроира" на самом деле зовут Элрохир.
2) Имхо, лучше убрать жаргон: "глюки", "откинуть копыта" и т.п. В литературном произведении такие словечки плохо смотрятся.

[EVELINE]

Свой диагноз не понимаю, но сообщение убираю поняла что это не сюда ! Сорри. Поробую найти тех кто с таким же диагнозом.

[Офеелия]

И я тоже тогда уберу свой фанфик, раз уж многие так представляют дорогу в Средиземье.

[Masha Klim]

EVELINE! В фанфики хорошо, но сюда тоже не возбраняется, если это об "абстрактных" эльфах, а не о персонажах Толкина.

[Morinen]

Эвелин, извини меня, не обижайся. Мэри Сью - это всего лишь жанр фанфикшена:

"Мэри Сью (англ. Mary Sue) - Фикшен или оригинальная история, в которой автор ... выводит самого себя в качестве основы для одного (или нескольких) персонажей. Как правило, этим грешат особы женского пола, и часто они дают своим героиням собственные вторые (или даже первые) имена, отсюда и "Мэри Сью". Обычно подобная история даже рассказывается от первого лица..."
(взято с http://grafoman.sith.ru/dict.shtml )

P.S. Подключи ПМ-ки, так удобнее.

[Викки]

Решилась наконец-то выложить сюда одно из самых любимых своих творений, старенькое, правда, к тому же я всё пишу с подтекстом, контекстом и прочими разными финтифлюшками, может быть, не очень понятными в отрыве от оных, но... ладно. Пусть будет так.

ИГРЫ, или Аллюзия на Сэнди

С утра шёл снег. За пыльными окнами он падал плавно, громадными хлопьями и уже не первый день.
Мир казался сплошным белым пятном.
Его сутью была музыка - несколько неуверенно взятых нот на расстроенном дребезжащем рояле, стоявшем в углу полутёмной комнаты, вероятно, бывшей некогда кабинетом. Дубовый стол, доисторическая печатная машинка, сразу же окрещённая «Ундервудом», хотя название другой известной немецкой фирмы всё же прочитывалось на литом металлическом боку и изящный венский стул, обитый зелёным бархатом, терялись на холодном просторе паркета.
Развести огонь в камине не составляло труда, но можно было просто закутаться в шерстяной плед и залезть с ногами на диван, привольно развалившийся посреди гостиной.
Дом был громадным.
А город был маленький - настолько, что пройти его из конца в конец неторопливым шагом получалось минут за десять. Сейчас, когда дороги покрылись метровым слоем снега, выходить из дома и вовсе стало ни к чему. Все странники, взыскующие Грааль, все ведьмы и колдуны, скрывающиеся от святой инквизиции, все бродячие менестрели, разыскивающие своих прекрасных дам, заблудились в окрестных лесах и не спешили узреть несколько улочек, неравномерно застроенных зданиями в стиле восточноевропейской готики.
Поэтому ей оставалось лишь сидеть на диване, лениво покуривая тонкие сигареты через длинный резной мундштук , или заглядывать в туманное зеркало, ища в нём своё отражение.
Отражение появлялось - удивлённое, заспанное, второпях отряхивая от многолетней пыли вечернее платье. Кое-где нитки не выдержали и швы разошлись, открывая желтоватые кружева столь же ветхого белья. Она распускала по плечам тёмные волосы, в ушах сверкали позаимствованные из чьей-то шкатулки бриллианты.
В меру загадочный взгляд был ленивым и томным.

* * *

Она любила ходить в библиотеку.
Хотя не смогла бы объяснить, как туда пройти, если бы кто-нибудь спросил её об этом. Трёхэтажный дом мог бы поразить случайного путника обилием и разнообразием лестниц, ведущих не только с первого на второй, а со второго, соответственно, на третий этаж, но и, к примеру, со второго этажа на второй.
Но сюда уже давно не забредали случайные путники...
В библиотеке тоже был камин. Здесь он горел постоянно - драгоценные книги не терпели сырости и холода, а плотные сети паутины по углам со всей неотвратимостью доказывали, что именно в этой части дома ещё можно жить.
Здесь и жили два привидения, настолько старых, что все хозяева дома за несколько веков его существования перепутались в их призрачных мозгах, и порой одно из них начинало признаваться ей то в страстной любви, то в страшном преступлении, принимая её за Мальгериду Брабантскую, неверную супругу графа Роланда VI.
Но она и сама не знала, как её зовут, и на всякий случай принимала знаки внимания со стороны привидения как нечто само собой разумеющееся. Из библиотечного дивана торчали пружины, на которых можно было играть, из-за пыльных стеллажей доносилось недовольное ворчание второго привидения, настроенного довольно скептично.
Дрова в камине весело потрескивали.
А за окном шёл снег...

* * *

Это можно было назвать скукой, можно - ленью, но целыми днями она не делала ровным счётом ничего, если не считать медленного меланхоличного блуждания по многочисленным комнатам дома.
Даже думать не хотелось, да и не было нужды.
Яблоки, вино и мандарины до отказа заполняли время, которое она иногда про себя называла «свободным». А потом и это слово показалось странным и ненужным - разве может время быть каким-то иным?
Но бывали дни, когда на смену спокойному равнодушию внезапно приходил порыв к бурной деятельности. Обычно он скоро угасал, ограничившись сменой платья или какой-нибудь находкой, несколько минут казавшейся очень интересной.
Пачка гербовой бумаги в ящике письменного стола...
Павлинье перо, изрядно объеденное молью...
Серьги, в серебряной оправе которых ещё сохранилось несколько бриллиантов...
Ржавая иголка...
В мире вещей царил покой.
Тонкие пальцы медленно очищали мандарин. Ярко-оранжевая, влажная от сока корка падала на стол и тускнела, проглоченная пылью. Кармин губ чуть изгибался в понимающей усмешке.
Забытая книга скучала на диване.

* * *

Печать с полустёршимся оттиском...
Тетрадь нот, футляр со скрипкой...
Затейливо украшенный камнями и резьбой флакон из-под духов...
Старинный японский веер...
Коробка, и в ней - три тряпичные куклы для домашнего театра...

* * *

Застывшее, мелово-белое, похожее на карнавальную маску, лицо Пьеро. На щеке - непременная громадная слеза, подведённые глаза, подкрашенные губы - олицетворение женственности и одухотворённого трагизма. Весьма артистично дуется на Коломбину:
- Мир неоправданно жесток ко мне... Я разрываюсь на части между любовью и ревностью, я умираю от счастья в плену её нежного голоса и воскресаю вновь - для чего? Для новых мучений! О, если бы стать розой, украшающей её корсаж, лентой в её золотых косах... Не иметь глаз, чтобы не видеть её в объятиях другого, оглохнуть, чтобы не слышать раскатов его язвительного смеха!
Она закуривает очередную сигарету, устав слушать это нытьё.
Как могло получиться, что куклы ожили?
Какая разница... Думать лень, и ни к чему. Она вспоминает Коломбину - бело-розовое фарфоровое личико, вечная глупая улыбка, ямочки на щеках, нелепые стрелы ресниц...
Куда же подевалась эта девчонка?
Она нехотя встаёт с кресла, роняя тяжёлую книгу. Это всё - фантазии, игра воображения, но ей кажется, что в одной из комнат слышатся голоса.
Один - кукольно-детский.
Другой...

* * *

Другой сопровождался мелодичным звоном бубенцов на рожках жёлто-красного шутовского колпака.

* * *

Память засушенной розы, страница 334 - готический шрифт любовного романа пополам с тёмно-лиловыми лепестками валяется на полу.
Королева пыльного мирка, где твоё достоинство?
Меланхоличное привидение сидит на высоком резном подоконнике и болтает ногами. Его метафизическую бесплотность подчёркивают тяжёлые, некогда позолоченные, деревянные завитки.
За окном идёт снег. Издалека он похож на белое конфетти, но остатки былой роскоши - бальный зал - укрыт полумраком залепленных снежной кашей стёкол.
Так во что мы будем играть сегодня?

* * *

Мышь спокойно прошелестела от пылающего камина к стеллажам - лакомиться вкусными книгами.
Смех Арлекина под аккомпанемент бубенчиков прозвучал зловеще. Его жёлто-красный наряд казался отражением сполохов пламени.
- Каждый из нас - чьё-то зеркало, девочка, - саркастически искривлённый контур губ сложился в растянутую «М».
Она пожала плечами.
- Пусть так. В тех условиях, которые мы имеем, это несущественно.
- Но всегда интересно знать, ЧЬЁ же...
Томно-туманный взгляд встретился с иронично-спокойным, и мундштук дрогнул в тонкой руке.
- Кажется, ты взялся меня учить. Ты, клоун? Ты, моё случайное созданье?
Она уже успела возненавидеть его смех!
- Истина этого мира - смех. Запомни это, девочка, запомни хорошенько, ибо только ирония делает нас сильнее Бога.
Усталый стон; вино в хрустальном бокале отсвечивало кровавыми огнями. Откуда-то издалека доносилось ворчание старого привидения.
Арлекин встал, потянулся всем телом, вызывающе обтянутым жёлто-красной тканью.
Наклонился над ней.
- А нам просто необходимо быть сильней этого зарвавшегося кукловода...
Она буквально вжалась в спинку кресла.
Радостный голос Коломбины с треском разорвал напряжённое молчание. Её руки, щёки, и частично - платье были измазаны в шоколаде.
- Так во то мы будем играть сегодня вечером?
Слизывать шоколад с этого кукольно-красивого личика было, наверное, весьма приятно. Уколы ревности хозяйки - не в счёт.
- Сегодня мы будем играть нашу пьесу. Девочки, вы не против?

* * *

Здравствуй, Коломбина, маленькая беспечная дрянь! Впрочем, разве я вправе требовать от этого ангелоподобного создания поведения или хотя бы одного-единственного поступка, подходящего под человеческие мерки? Но так или иначе - ты была живой, озарявшей жизнь обитателей старого дома.
Слишком глупой, чтобы понимать, что происходит.
И слишком красивой, чтобы оставаться в стороне.
Лаковые белые туфельки, гольфы с голубой полоской по краям. Полные ножки с круглыми коленками, кружевная юбка-пачка.
Низко вырезанный корсаж - ярко-голубой в белый горошек. Идеально правильное, матово-розовое лицо, синие глаза, громадный бант в золотистых кудрях.
Примерная девочка, развратная актриска, ты не играешь главной роли в моём запутанном повествовании.
Так же, как и все остальные...

* * *

О, благословенная скука и сонное очарование тех дней, когда одиночество приводило её лабиринтом коридоров к порогу библиотеки, и в душной тишине под захватывающие дух строки какого-нибудь Омара ибн аби Рабиа или монаха из Монтаудона так хорошо было мечтать ни-о-чём, потихоньку растворяясь в окружающем...
Когда клавиши «Ундервуда» лениво выстукивали обрывки снов-грёз-воспоминаний об одной из предыдущих жизней где-то не здесь...
Когда время, казалось, переставало существовать, и песочные часы - два хрустальных купола, соединённых тонкой перемычкой, пылились на мраморном столике будуара, тщетно ожидая, когда же им будет позволено продолжить отсчёт песчинок...
Когда за окном шёл снег, и можно было бесконечно долго следить за полётом причудливых, геометрически-выверенных-божественно-случайных снежинок, не видя, но представляя остроту их льдистых граней, не чувствуя, но зная мягкость и холод пушистого снежного крошева...
Когда за окном шёл снег.

[Викки]

* * *

Своим бесконечным нытьём Пьеро надоел всем до такой степени, что от него начали прятаться.
Благо это было несложно - в доме, где комнат было столько, сколько хочешь.

* * *

- А репетиция? - спросила она у Арлекина, в который раз попавшегося ей на пути.
Тот только усмехнулся.

* * *

И действительно, зачем было репетировать им - вечным исполнителям комедии dell’ Arte, марионеткам, облагороженным сознанием собственной значимости, куклам, заставляющим людей плакать и смеяться, сотни раз истекающих клюквенным соком, и всё же остающимися такими же...
Только немного поистрепался белый балахон Пьеро, постоянно съезжала набок и терялась его же чёрная шапочка; прилежная Коломбина, вооружившись ниткой и иголкой и высунув язык от усердия, штопала дыру на рукаве-фонарике, а Арлекин, решивший во что бы то ни было постирать свой пропылившийся за долгие годы лежания в ящике жёлто-красный костюм, с ужасом заметил, что ткань расползается у него в руках.
В старинных шкафах жило столько моли...
Да и трудно ли играть в самих себя, зная наверняка, что смерть на сцене - ненастоящая, кровь - всего лишь клюквенный сок, и бушующие страсти никогда не выжгут тебя изнутри?
«Труднее всего на свете», - сказала бы Коломбина, но мы не будем здесь её слушать.

* * *

Она долго стояла перед зеркалом, выбирая причёску и макияж; египетский стиль, столь любимый ею в повседневной жизни - прямые волосы, схваченные надо лбом цветной лентой и сильно подведённые глаза - был слишком прост для вечера в театре, да и не подходил к итальянской пьеске, которую собирались разыгрывать наши герои.
Нашлось роскошное, шитое золотом, тёмно-багровое платье, и в тон - лёгкая мантилья; не Бог весть что, и не совсем Италия, но уже гораздо ближе к тому, что хотелось.
Мантилья крепилась на высокую, пышную причёску, так что одна проблема решилась сама собой.
Подумав, она решила не краситься.

* * *

В огромном гулком зале одиноко сидят два привидения. Она заходит, настороженно озирается по сторонам.
Раздвигается занавес и гаснет свет.
Привидения сдержанно аплодируют.

* * *

Имеет ли смысл пересказывать этот уже набивший оскомину банальный сюжет, не вошедший в число шести классических именно из-за своей простоты и заезженности - история о двух мужчинах и одной женщине, комических ситуациях и роковом выборе, жалкой обманутой любви и торжестве здравого смысла над романтическими страданиями... Чуть смазанный конец - и Пьеро, и Коломбина остаются лежать на сцене в луже сладкого клюквенного сока.
Модерн? Или просто - модная ныне сентиментальность?
Она никогда не претендовала на лавры театрального критика.
Но - сказать, что это трио играло божественно - значит ничего не сказать.
Эйфория смеха осталась позади, сменившись зловещей мистерией бокового освещения; ей кажется, что лицо Арлекина, вышедшего «на бис», искажено дьявольской усмешкой. Не заглянуть в чёрные провалы глаз...

* * *

Бежать, бежать отсюда, запутываясь в пышной роскоши платья, где-то на повороте теряя мантилью, бежать - куда угодно, оставив ожидание для других глаз, других рук, что будут неторопливо очищать мандарин, роняя корку на проеденный молью ковёр, других сердец - а она и не знала, что у неё есть сердце, но сейчас это открытие нисколько не радует, бежать, задыхаясь, презирая себя за глупость, за доверчивость, за всё сразу - и как она сразу не поняла смысл этих игр? Бежать - наружу, в снег и ветер, способный охладить разгорячённую кожу, но лестница неумолима - раз за разом возвращает её в комнату с чёрными бархатными портьерами, и через открытую дверь, через анфиладу некогда роскошных апартаментов с высокими лепными потолками ей чудятся жёлто-красные сполохи.
Сотая? стотысячная? - попытка приводит к мутному зеркалу, серебряная амальгама местами отстала от деревянной поверхности, но это уже почти выход; она подходит к своему отражению, машинально поправляя складки платья. В тусклом свете всё кажется нереальным: и растрёпанные от долгого бега волосы, и пурпур ткани, и сверкающее золотое шитьё.
Шаг вперёд - ближе к зыбкой поверхности.
Ей это кажется или по зеркалу действительно пробежала рябь, изображение смазано чуть больше, чем полагается, и с каждым мгновением становится всё более расплывчатым, всё менее похожим на неё, и это так странно - смотреть на собственное превращение во что-то непонятное и тревожащее. С быстротой лесного ручья утекает звонкое серебро; тают ледяные узоры, и она закрывает глаза от боли - не вдохнуть.
Мелодия бубенцов сладко вплетается в тишину...

* * *

Тёмный бархат окончательно взрывается жёлтым и красным.
И она уже не может понять - где кончается она и начинается он, всё вокруг теряет свой смысл, дробится и исчезает.
- Смейся, девочка, - шепчет размалёванный рот в перерывах между поцелуями.
Заглянуть в твои глаза и увидеть в них то, что необходимо увидеть в эту минуту - не на этом ли строятся все отношения между мужчиной и женщиной?

* * *

Всё остальное - пыль; едва уловимый запах тлена живёт под обложками, тиснёными золотом и серебром, украшенными драгоценными камнями, диковинными рисунками и разводами плесени.
Всё остальное - пыль, кстати, дорогой, вот тряпка, посмотри, уже давно пора протереть окно; какой ужас, ну просто ничего не видно...
Всё остальное - пыль: зеркало устало отражать что ни попадя, и чешуйки серебра осыпаются на пол, тихонько шурша.
Всё остальное - пыль. И действительно - не был ли этот город, причудливо разбросанный по двум крестообразно пересекающимся дорогам, этот дом с красной черепицей на двускатной крыше и узкой высокой трубой, со старинной роскошной мебелью - словно с антикварных гравюр, с собранием редких и от того ещё более драгоценных книг - всего лишь фантазией, игрой чьего-то воспалённого воображения?

* * *

Она так и не смогла беспечно пожать обнажёнными плечами, на которых в полном беспорядке сплетались лёгкие тени волос.
- Прости меня. Я оказалась слабее, чем думала. Я всего лишь женщина, и даже ваша раскрашенная кукла вполне в состоянии понять, как это мало - и как это много. Ваш странный мирок - наше Зазеркалье, небеса, вывернутые наизнанку, сверхреальность в замкнутом пространстве, ограниченном кулисами и занавесом. Я слишком такая же, как вы. Я слишком люблю эти кружения вокруг да около, слишком хорошо умею уходить от самой себя...
Она осторожно потрогала бубенец двухцветного колпака, брошенного на ковёр. Звон - еле слышный, как будто из-за стены.
- Я ненавижу тебя. Вернее, я ненавижу себя в тебе. Я ненавижу свою ленивую изысканность, свою спокойную насмешку над суетой и скукой этого мира. Своё презрительное отречение от того, что испокон веков считалось важным, свою пустоту, прикрывающуюся сладострастием, свои обнажённые нервы под толстым слоем грима. Я ненавижу тебя, потому что знаю все твои ужимки и гримасы, знаю так хорошо, как будто прожила с тобой под одной крышей не один день, а тысячу лет. Ненавижу твои игры - вернее, наши игры.
Лицо спящего Арлекина на пожелтевшей подушке - невинно-детское, разноцветные тени и причудливо изогнутый карандашный контур тёмных губ лишь подчёркивают бледность - почти белизну - нежной кожи.
- Я ненавижу тебя. Потому что слишком хочу. Но я больше не могу играть. Прости меня. Останься со мной.
Незапланированная слеза падает с ресниц прямо в середину круглого малинового пятна, долженствующего изображать жизнерадостный румянец.

* * *

Из отпечатанного на «Ундервуде»:
«...Зачерпни шершавыми ладонями своё отражение в реке, посмотри, как оно сверкает и дробится, как упущенные брызги падают обратно в воду и сразу же исчезают в спокойной нерезкости зеркального потока. Прикоснись губами к губам того, ирреального себя; выпей до последней капли, мокрыми руками проведи по лицу, пригладь волосы и ступай вверх по течению...
...Твоя судьба - это поиск, моя - ожидание; я плету паутину из слов, мыслей и образов, разворачивая медленный танец на каменном полу, я ловлю лучи звёздного света и вплетаю в его узоры облака и разноцветные тени. Ты идёшь сквозь саги и сказки, сквозь реальность и фантазию, по лесным тропинкам и заасфальтированным дорогам, по поребрикам и трамвайным рельсам, мимо дворцов и хижин, холмов и оврагов...
... И когда твой путь приблизится к завершению, она сама встанет у тебя на дороге - неприступная крепость, которую охраняет непременный огнедышащий дракон; он загадает тебе три загадки, пообещав в случае неудачи искупать тебя в крепостном рву, кишащем крокодилами, или попросту съесть, но ты, конечно же, отгадаешь - ты же знаешь, куда в конце жизни улетают чёрные птицы, где прячут свои сокровища гномы Римейских гор и как зовут маленького и одинокого человечка с Луны. Дракон сам откроет для тебя проржавевшую решётку крепостных ворот, ты пройдёшь внутрь и услышишь звуки песни, которую я напеваю постоянно, когда очередная нить занимает своё место. Ты будешь открывать все двери подряд, пока, наконец, не доберёшься до последней, и, распахнув её, разрушишь заклинание...
...Тогда моя бесконечная пряжа закончится, мы возьмём готовую паутину, накинем её на этот мир и посмотрим, что получится...»

[Викки]

* * *

Утро обозначилось неясным силуэтом окна на пыльном полу.
Она неохотно встала, сквозь туман в голове вспоминая вчерашний вечер, одела платье и стоптанные туфли.
Улыбнулась своим мыслям.
Расчесала спутанные волосы.
Встряхнув одеяло, увидела, как что-то яркое мелькнуло в складках простыни.
На пол упала тряпичная кукла - жёлто-красный комбинезон, рогатый колпак с бубенчиками, лицо, грубо нарисованное углём и киноварью на отбеленном холсте.

* * *

Шёлковый шнур занавеса долго не хотел поддаваться дрожащим рукам, в конце концов оборвался, и ей пришлось пробежать на сцену из-за кулис.
Пьеро и Коломбина лежали в луже крови, уже успевшей засохнуть и покрывшей белые и голубые одежды и светлые доски помоста уродливой тёмной коркой.
Голос прозвучал словно наяву:
- Там, где кончается игра, начинается... нет, не жизнь, девочка. Просто другая игра. Совсем другая.

* * *

Спокойствие... и тишина.
Она снова могла бродить по ускользающим комнатам, сидеть за толстыми фолиантами, рассеянно трогать клавиши рояля.
Выводить изощрённейшие па менуэта и кадрили на лаковом паркете бального зала, держась за призрачную руку графа Роланда VI, супруга и убийцы Мальгериды Брабантской.
Наблюдать за снежинками...
Впрочем, снег больше не шёл, и с каждым часом солнечное пятно, медленно переползавшее с пола на стену, становилось всё ярче.
Засохшие розовые лепестки, разбросанные по пушистым коврам, шуршали под ногами...

* * *

Сколько же лет ни один человек не прикасался к этим задвижкам, искусно спрятанным под нелепой деревянной резьбой оконных рам - металл успел заржаветь и никак не поддавался усилиям женских ручек, постоянно соскальзывавших и больно ударявшихся об острые грани псевдосредневековых виньеток. Наконец - пальцы - в кровь - о стилизованную змею, древний символ мудрости.
- ...... ............... ... ! - слышанное где-то когда-то непристойное ругательство обожгло язык. Привидение, ошивавшееся неподалёку и с удивлением и интересом наблюдавшее за процессом, укоризненно издав замогильный стон, испарилось.
Почти облегчённый вздох - лохмотья кожи прикрывали две ранки, сочащиеся самой настоящей, тёплой кровью.
Боль придала сил, и наконец тяжёлая рама, протестующе заскрежетав, немного - буквально на два пальца - приотворилась...

* * *

Странный это должен быть мир - без геометрии снежинок, без бесцветия и беззвучия зимних сумерек, без удушливой вязкости влажного воздуха, без потолка, улетающего вверх, без назойливых фантазий, без смутного стыда за собственное существование, без клавишей «Ундервуда» и сладкого красного вина, без эгоистичного эстетства, замешанного на экзистенциальном самолюбовании, без больной - до озноба - боязни банальностей, без так и не произнесённого «я люблю тебя», без неверия в эти слова...
Странная это должна быть игра.

* * *

...Весенний ветер, залетев в приоткрытое окно, сбил её с ног, поднял - легко, как невесомую - и бросил на тающий снег прямоугольным клочком бумаги, игральной картой, пиковой дамой с загадочным взглядом поверх потрёпанного японского веера...

[Lili]

Викки, я потрясена. Если бы ты публиковалась, я наверное искала бы твои книги по магазинам, стремясь скупить все, что есть. И перечитывала каждый день.
Я даже не могу ни один смайл вставить, поскольку после этих этюдов они кажутся банальными.

Викки, пиши! Обязательно, и показывай остальным.

[Офеелия]

Надеюсь, что этот рассказ вам по душе.
Этот рассказ я написала в плохом настроении. Да думаю вы это поймете после его прочтения.


Письмо к Леголасу.
Пишу тебе я эти строки, что бы душа моя успокоилась. Ты можешь смеяться Леголас, но знай, я люблю тебя. Люблю всем сердцем, всей душой.
Ты привык видеть девушку маленького роста, со смуглой кожей, всегда веселую и беззаботную. Но все изменилось. Мне очень горестно на душе, Леголас, очень тяжело сейчас в моем сердце.
Ты уходишь. Уходишь из Лихолесья навсегда, уходишь от своего отца, от преданного тебе Линдира, от твоих надоедливых поклонниц и от меня, от Смугляшки.
Вспомни, как ты учил мня сражаться на мечах и стрелять из лука.Вспомни твой День рождения, когда мы измазали Линдира клубничным вареньем, привезенным из Шира. Вспомни, когда мы пошли на разведку.Тогда меня ранили в бою с орками и ты, не смотря на свою усталость, донес меня на своих руках аж до моей кровати.Я не стану перечислять всю нашу с тобой дружбу.Скажи, разве тебе этого мало, чтобы забыть крик чаек и Море? Если да, то скажи и я сделаю все , лишь бы ты остался со мной. Я готова на все, даже на смерть ради тебя.
О Эру! Я проклинаю судьбу за тот день, когда тебя послали в Раздол, с вестью о побеге этого ужасного существа- голлума! Я часто задаю себе вопрос - почему послали именно тебя? Почему ты не послушался меня и Линдира и не остался дома? Почему? Ведь так просто сказать нет... Я знаю, что мы тебе порядком надоели, но все же не стоило покидать Лихолесье и отправляться на встречу этим приключениям!
Прости Леголас, но я не смогу жить без тебя! Ты уедешь от нас завтра и в тот же час я покину этот мир. Меня никто больше не увидит. Я не смогу жить без твоей загадочной улыбки, без твоего пронзительного и в то же время доброго взгляда. Я не смогу жить без тебя, как деревья без солнца, как младенец без матери.
Не ищи меня, ты меня нигде не найдешь. Я уйду в вечную темноту... Такова моя судьба, судьба смертной... Прощай...
Навеки твоя, Смугляшка.

[Lune]

Написалось.

Чёрный меч – как он блестит на солнце, как рассекает воздух. Долго он ковался, чары в него вплетались. Твёрдой рукой откован, будешь служить на славу хозяину своему. Много испьёшь ты крови – радуйся и ликуй и не жалей ни капли, друг он тебе или враг, трус или воин храбрый держит тебя в руках, но есть один хозяин – тот, кто тебя сотворил, кто в чёрный металл душу свою вложил. Будешь ты другом верным - и после смерти служить мне будешь - даже в руках чужих.
- Выберу меч Англахель из сотен других самых крепких – нет, не страшно заклятье, если в руках он верных!
- Долго же ждал я встречи, долго лежал без дела, будет новая сеча – выбирай меня смело! И уноси отсюда, больше мы не вернёмся. Будь осторожен, воин – если в ночи столкнёмся.
Кровь не орка, а эльфа вскоре меня омоет. Что же – прощай! ...И здравствуй, тот, на ком друга кровь! Смертью он умер напрасной – плата за помощь, любовь. Долго в руке твоей я не устану сражаться, лезвие пыль не покроет, ржавчина не затупит. Будут наши враги чёрна меча бояться, будут повержены ниц! ...нам с тобой по пути.
Жизнь и твою приму: кровь твоя горяча – кровь эта проклята!
Один у меня хозяин – только ему служу!


Только скажите что-нибудь!

[Офеелия]

Молодец! Так держать! А как тебе мое произведение?

[Tiri]

Lune, мне нравится Песня...

[Kirill]

Я начал сочинять сюиту о Средиземье. Сейчас вы можете услушать мои пьесы "Moria" and "Lothlorien"на моем сайте http://music.siteid.net

[Ellika]

Представляю на ваш суд свою мини-зарисовку. Не знаю, чем навеяно...

Закат

Я вижу, как закат стекла оконные плавит,
День прожит, а ночь оставит тени снов в углах.
Мне не вернуть назад серую птицу печали,
Все в прошлом, так быстро тают замки в облаках.
Ария, «Закат»

Осколок красного неба. Я стою около окна и смотрю на закат. Последний закат в моей жизни и жизнях других людей. В это трудно поверить. Трудно понять, что совсем скоро все скроет непроглядная Тьма. Она подступит, не торопясь, заключит мир в свои объятия и едко усмехнется, потому что мы навеки будем безропотно подчиняться ей.
Я продолжаю глядеть в окно. Некоторые люди вышли на улицу, чтобы насладиться последними мгновениями уходящего света. Зачем? Они сами отказались от этого же света. От лучиков жизни. И все эти взмахи руками на прощание… Что они хотят показать? Разве нельзя хотя бы в эти минуты побыть честными с самими собой?
Небо… я чувствую небольшой страх. Страх перед неизведанным. Какова… какова эта вечная чернота, что придет неумолимо? И будем ли мы вообще помнить солнечный свет?
Я опускаю голову. Вряд ли… Все забудется, сотрется… Память станет никому не нужной вещью. Люди продолжат слепо блуждать в темноте, даже не задумываясь, что что-то изменилось.
А на самом деле изменится очень многое. Мы потеряем все, что собирали несколько тысяч лет. Перестанем зваться людьми. Неужели все хотели именно этого?
Последний закат… Сколько чувств оживает в душе, а сердце затапливает нахлынувшая внезапно тоска.
И я молю, молю Бога о том, чтобы хотя бы этот день остался в моей памяти…